Сей минерал если не нам то потомкам нашим зело полезен будет

Сей минерал, если не нам, то потомкам нашим зело полезен будет. (По изустному преданию, слова сии принадлежат Петру Великому)

В 1715 году середний подьячий приказной избы царского села Даниловское Григорий Григорьев сын Капустин получил грамоту, содержанием которой был удивлен немало. Он только что вернулся из очередных странствий по родному Костромскому уезду — и вот. на основании царского указа Григорию Капустину велено было явиться к главе казенной команды рудознатцев Василию Лодыгину для дальнейшей службы в означенной команде. И честь ему, подьячему, оказывали за примерное прилежание в сыске «золотых, серебряных, железных и иных руд и минералов».

Семнадцать лет проработал Капустин в приказной избе. Немало месторождений отыскал за это время в костромской земле, но все же удивительно — еще бы, высший орган власти, Правительствующий сенат, повелевал явиться в Петербург выходцу из «худородных». Подьячим приказной избы был его дед, по наследству служба перешла к его отцу, по наследству же семнадцатилетний Григорий занял этот пост после смерти отца, который обучил его грамоте и рудоискательству. Григорий Григорьев сын полюбил «секреты» отыскивания руд, отдавая им все старания. В одном обошла его судьба — не был он, как и отец его и дед, поверстан окладным жалованьем.

За несколько лет до описываемых событий Капустин, этот степенный светловолосый человек с голубыми глазами, впервые переступил порог казенной команды рудознатцев в Москве. Василий Лодыгин сразу отметил в Капустине при основательности, домовитости, немногословии сметливость и тягу к деятельности. Глава казенной команды безошибочно увидел в нем даровитого рудознатца-самоучку. Но ходатайство Василия Лодыгина о привлечении в команду рудознатца из «худородных» было удовлетворено не сразу и не без труда.

Сохранившиеся в архивах Берг-коллегии (1 Берг-коллегия была учреждена в 1719 году «для ведения в оном дел о рудах и минералах». В ее подчинение вошли «рудокопные заводы и прочие ремесла и рукоделия, и заводы оных и размножение, при том же и артиллерия».) документы свидетельствуют, что подьячий села Даниловского был не только квалифицированным рудознатцем, но и вообще человеком образованным. В качестве казенного рудознатца он к 1720 году исследовал самостоятельно и досконально Костромской, Галицкий, Пошехонский, Ярославский уезды, открыл многие месторождения железных и серебряных руд. Капустин составил экономическую записку о производительности домниц в Устюжине-Железопольской, настаивал на расширении разведок «руд и камениев» в районе Бежецка — Ярославля. Видный горный деятель эпохи Василий Михайлович Лодыгин лестно отзывался о «сыскных» работах, проведенных Капустиным.

Но широко развернувшаяся деятельность Капустина была внезапно прервана Берг-коллегией. Летом 1721 года он снова был срочно вызван в Москву, чтобы на сей раз отправиться на юг России.

Теперь ему предстояло расстаться с надеждами построить свой горный заводишко, оставить поиски руд в северных районах. Отныне во всех официальных бумагах: царских указах, определениях Берг-коллегии, доношениях и посланиях самого Григория Капустина имя его будет упоминаться в связи с ископаемым «земляным угольем». Отныне судьба Капустина на несколько лет будет неотрывна от чуждого ему «полудня» России, где рудознатец поведет «происк», в котором ему придется претерпеть столько невзгод и лишений. Но изыскания в Донецком крае сделают имя «худородного» рудознатца-самоучки известным истории.

Однако, отправляясь в путь, Григорий Капустин этого не ведал.

В Москву Капустин прибыл в середине сентября и сразу отправился на Басманную слободу к Лодыгину. Тот был нездоров, но подробно расспросил его о работе в Устюжском крае и напутствовал, давал советы, как вести разведку земляного уголья. Советовал больше «пытать обывателей», то есть расспрашивать местных жителей, о ближайших пролеганиях русл больших и малых рек и сам мысленно преодолевал немалое расстояние надежного водного сообщения с возможным угленосным районом: Москва-река — Ока — Дон — Северский Донец.

Для Василия Лодыгина не было секретом, почему президент Берг-коллегии Яков Васильевич Брюс, человек ученый, энергичный, так торопит с исследованием южных районов. Петр! Это его замыслы претворял Брюс и вверенная ему Берг-коллегия. Петр не раз говорил о «жестокой школе» — Северной войне, которая «леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила»; о дорогостоящем «свейском» (шведском) железе, о «галанском и аглицком уголье», за золото покупаемом; о том, что отечественные заводы не удовлетворяют потребностей армии и флота в металле, Швеция повышает цены на железо и сталь и неохотно продает их русским, Британия тайными путями ограничивает торговлю с Россией. Петр говорил, что необходимо больше строить своих государственных заводов и фабрик, «особливо на полудне России, а такожде на Урале и в Сибири», и, вести организованные поиски руд и минералов.

Юг России при Петре усиленно заселялся. Для охраны южных границ государства от набегов крымских татар и турок была построена линия казачьих городков-крепостей — так называемая засечная «Петровская черта».

На безлесном же юге России недостаток топлива ощущался особенно остро.

. На рассвете сентябрьского дня Капустин в сопровождении пожилого солдата Никиты Столбова покинул Москву и направился на полудень, в южнорусские степи Дикого Поля. В их подводе лежали кремневые ружья, топоры, кирки, молоток на длинной рукояти. Захватили они с собой полтора мешка овса для лошади и кое-что из провизии для себя: хлеб, крупу, солонину. Осень двадцать первого года будто на заказ выдалась сухой и тихой.

Капустин на протяжении всего пути расспрашивал обывателей, и людская молва увлекала его все дальше и дальше. Он побывал не только в районах Верхнего и Среднего Дона, охватил разведкой значительную часть прибрежной полосы Северского Донца, тщательно обследовал Острогожский уезд. Близ города Середы, под селом Белогорьем, Капустин обнаружил новые залежи железной руды. Но главная цель была впереди.

Теплыми вечерами, душными днями, росными рассветами от станицы к станице, от хутора к хутору по пыльным безлюдным шляхам, давно не езженным дорогам тянулся обоз, с которым ехал подьячий села Даниловского, что в Костромском уезде. Все явственнее ощущалась своеобычная жизнь порубежной земли. Постоянная угроза вражеских набегов заставляла огораживать рвами, каменными стенками, дрекольем станицы, городки и хутора. А дальше простиралась обезлюдевшая, веками не вспахиваемая типчаково-ковыльная заокоемная пустошь.

Молва о земляном уголье привела Григория Капустина чуть ли не к самому южному краю Дикого Поля. Эти казачьи земли располагались неподалеку от Черкасска, того самого Черкасска, где, по изустному преданию, во время одного из Азовских походов казаки впервые удивили Петра необычным, горящим в огне каменьем и где он произнес вещую фразу «о сем минерале».

Казаки, станичные атаманы отнеслись к государеву посланцу не слишком тепло. Их недружелюбие было подкреплено к тому же запретом атамана Великого Войска Донского копать и жечь «бесовский» черный камень. Однако люди твердили, что балуются «чудодейственным» минералом ребятишки, разжигая костры, жгут камень станичные пастухи в степи, местные кузнецы в горне, и еще, сказывали, кое-где им отапливают жилище, используют при варке соли. Капустину показали «выходы» земляного уголья. За несколько дней были обследованы десятки таких мест. Местные работные люди, которых нанял Капустин, копали колодцы дудки глубиной в две-три сажени и более. Сооружали разборные переносные вороты, с помощью которых лошадьми таскали наверх бадьи с каменистым грунтом. Чтобы не роптали артельщики, Капустин с «царевым глазом» солдатом Столбовым прибавили им жалованья и сами копали землю, рыхлили неподдающийся грунт кирками. И однажды.

Сначала из одного колодца работные позвали рудознатца, потом его кликнули из соседнего:

— Земляное уголье! Земляное уголье!

Да, это был искомый «бесовский» камень. Его грузили на подводы по полпуда из каждого колодца для будущих проб. То, что внешние признаки солнечного камня оказались одинаковыми в разных местах, а также наблюдение выходов уголья на поверхность в оврагах и балках навело мастера-рудознатца на мысль: «Уголье залегает едиными флетцами». То есть под землей находится единая угольная жила, один пласт, общий массив.

Этого до Капустина еще никто не понял, никто не осознал! Так буднично свершилось то, что через два с лишним столетия назовут открытием донецких углей. Подьячего же Григория Капустина назовут их первооткрывателем. (1 В 1845 году в архиве Ростовской крепости (Ростов-на-Дону) краеведом Мурзакевичем были обнаружены документы, свидетельствующие об открытии донецких углей Григорием Капустиным Б 1721 году. Однако лишь в наше время сотрудники Московского горного института Е. И. Заозерская, А. А. Зворыкин и другие тщательно исследовали архивные документы и окончательно подтвердили этот факт.).

Исследовав казачьи земли близ Кундрючьих городков (Соколово-Кундрюченские шахты в Ростовской области), составив подробную рукописную карту, рудознатец двинулся с обозом вверх по течению речки Кундрючьей и вышел к берегам Северского Донца близ нынешних городов Свердловска и Краснодона. Затем прошел вверх по течению реки Каменки, притока Донца, до Лисичьего Буерака (город Лисичанск), набрав и там земляного уголья для проб; повернул на юго-запад к Бахмуту (город Артемовск), обогнув полукольцом главный хребет Донецкой возвышенности — Нагольный кряж. В конце октября из Бахмута его обоз направился к Дону, в Острогожский уезд. Взяв там образцы железных, золотых и серебряных руд, Капустин с обозом тронул по зимним российским дорогам в обратный путь.

Нанятые за собственные деньги подводы везли «многия» пуды уголья. Рудоведец чувствовал, что сделал открытие нерядовое. Некоторое безразличие, сопровождавшее его в пути на полудень России, сменилось едва скрываемой радостью, возбуждением от удачи. Воображение рисовало картины одну заманчивее другой — то он строит собственный горный заводишко, то оборудует, как сам понимает, свою домницу, а то еще его назначают канцеляристом Берг-коллегии.

Радостное нетерпение принудило Капустина сделать по пути в Москву пробы найденному уголью. В качестве угля теперь сомнений не было — он давал в кузнечных горнах «великий жар».

Эту чрезвычайно важную весть привез в Москву Григорий Капустин морозным январем 1722 года.

Капустин доставил уголь и руду в пробирную палату обер-берг-амта (1 Так называли Московское отделение Берг-коллегии.) у Спасских ворот Кремля. Иноземный пробирный мастер Кашпер Вейс в рудах из Острогожского уезда обнаружил золото и серебро, а донецкий уголь определил. как некачественный.

Почти год провел в вынужденном бездействии Григорий Капустин. Окладным жалованьем, как известно, он поверстан не был, средств к существованию не имел. Случайные заработки, долги, недоедание были его спутниками в течение долгих месяцев, проведенных вдали от дома.

В декабре 1722 года вернулся из Персидского похода царь. На четвертый день после прибытия Петра в подмосковное сельцо Преображенское Яков Брюс докладывал о результатах поездки Капустина на Юг России, об утверждении его, будто уголь залегает в донецкой степи флетцами, и о неутешительных результатах произведенных Вейсом проб.

Государственной важности было это дело. Немедленно последовал именной указ царя «О приискании на Дону и в Воронежской губернии каменного уголья и руд». Исполняя волю государя, Берг-коллегия выработала соответствующее определение. И даниловский подьячий согласно предписанию главного горного ведомства повторно отправился по зимнему бездорожью туда, где обнаружил он залегающее флетцами земляное уголье. А Петр направил своеручную записку вице-адмиралу русского флота англичанину Томасу Гордону: «Зело нам нужно, чтобы ты из Англии или Шкоции выписал двух человек, которые знают находить уголья каменные по приметам сверху земли и чтоб были искусны в своем мастерстве».

. Около трех месяцев затратил Капустин на эту поездку. Ему и Никите Столбову было дано «до тех мест две ямские подводы, а возвратно до Москвы три подводы. И на те подводы дано. прогонов 10 рублей с гривною, для копания уголья и руд, на наем работных людей и подвод дано 10 рублев. — писал Капустин, — да мне ж дано на пропитание 5 рублев денег. » Несмотря на бездорожье, сильные морозы, мерзлую землю и сопротивление казаков-донцов, воля государева была исполнена. В конце марта 1723 года Капустин возвратился в Москву.

В пути под наблюдением Капустина каменный уголь, взятый повторно в донецких землях, был испытан в деле: «в казачьем городке Быстрянске, и в Туле, и в Москве пробы чинили, делали кузнецы, там каменным угольем топоры и подковы новые, и они, кузнецы, то уголье похваляли и сказывали, что от него великий жар. »

Пробирный мастер Кашпер Вейс в Москве опробовал привезенные Капустиным металлоносные руды — результаты анализа были хорошими. Для окончательных проб уголь и руды были представлены в Петербург, в Адмиралтейскую коллегию, которая поручила проверку каменного угля «артиллерии кузнечному мастеру» Марку Рейэру, а руды — Иоганну Шлаттеру и Альбертусу Беру.

К протоколу заседания Берг-коллегии от 4 июля 1723 года приложен написанный по-английски Марком Рейэром документ, со сделанным тогда же в коллегии переводом на русский язык, также подписанный британским пробирером. Сысканный и взятый в донских городках подьячим Григорием Капустиным каменный уголь Рейэр «пробовал, и по пробе явилось, что от оного уголья действа никакого не показалось, только оной уголь в огне трещит и только покраснеет, а жару от него никакова нету. ».

Предвзятое мнение иноземных пробиреров Капустин опротестовал. Он писал: «В Санкт-Петербурхе по пробе иноземцы что подписались, что будто жару от них нет,знатно, не сущую пробу чинили» (подчеркнуто мною. — В. Т.). Тем не менее приговор Марка Рейэра остался в силе, а это означало, что именной указ царя рудознатцем не выполнен.

И без того отчаянное положение Капустина еще более усугубилось. Капустин вынужден писать в Берг-коллегию унизительные прошения. «. За труд мой по писанному е. и. в. указу и по привилегии ничего мне не дано. А за рудным промыслом езжу все на своем коште осьмой год, а получил в те годы самое малое число денежного себе награждения: сего года из Берг-коллегии пять рублев, да о прошлых годах три рубли с полтиною. И ныне указания и взятия того уголья и руды ехать готов, только без награждения и денежного жалованья ехать мне нечем. »

Григорий Капустин просит Берг-коллегию отправить его за рудами в свой Костромской уезд, потом просит отпустить его на зиму «в дом свой, к прежним своим делам в приказную избу». Берг-коллегия отказывает ему в этом и, в свою очередь, задается вопросом: кто этот простолюдин, что о нем царю докладывает президент коллегии, а государь издает указы с упоминанием его имени? В ответ на запрос высокопоставленных сановников Лодыгин охарактеризовал деятельность Капустина с самой лучшей стороны. Сам Григорий Григорьев сын Капустин ответил в Берг-коллегию короткой отпиской. Тон ее и скупость содержания говорят о глубокой обиде, которую рудознатец захоронил в своем сердце.

Очередной указ Петра от 1723 года сентября 11-го дня о новой экспедиции упоминал имя рудознатца, но на полях документа была сделана помета: «О посылке на Оссреду (река в Воронежской губернии) берггауэра Ронталлера и подьячего Капустина». Сие значило, что берггауэр Самуил Себастьян Ронталлер возглавит экспедицию, а лишенный доверия сановных лиц Капустин будет при нем исполнять обязанности горного егеря.

Но Ронталлер отказался пуститься в путь немедленно, сославшись на позднеосеннюю пору, и предлагал выехать с экспедицией весной будущего, 1724 года. Самуилу Ронталлеру Берг-коллегия пошла навстречу, а для Капустина это обернулось дополнительными безрадостными месяцами голодного существования. Правда, 4 октября 1723 года (наконец-то!) коллегия постановила выдать Григорию Капустину деньги, издержанные на прогоны и наем работных людей сверх отпущенных на экспедицию. Что же касалось его желания поехать в родное Даниловское, то, понимая всю бессмысленность посылки Ронталлера на Дон без Капустина, Берг-коллегия специальным определением отпустила его домой, но лишь до апреля будущего года. В случае неявки рудознатца к указанному в определении сроку ему грозил штраф.

Отбросив личные обиды, русский рудознатец согласился ехать под началом иноземного горнорабочего в донецкие степи, но (которым уже по счету) доношением в Берг-коллегию объясняет бедственное свое положение: «До упомянутого выше нового указу жить мне в Санкт-Питербурхе без денежного жалованья нечем, и помираю голодом. Того ради я всепокорно прошу государственную Берг-коллегию, дабы мне поведено было выдать на пропитание денег. чтоб мне не помереть голодной смертью».

И — чудо! — 31 декабря 1723 года Григорию Григорьеву сыну Капустину объявили такое определение, что в него трудно было поверить: «быть ему подканцеляристом. учинить ему оклад. »

Запоздалая справедливость торжествовала победу. Капустин принялся снаряжаться в путь и уже мечтал, лежа на полатях постоялого двора, о том, как встретит его отчий дом. Не знал он, что в это время в Россию прибыли на корабле пять сыновей туманного Альбиона, вызванные через вице-адмирала Гордона, — Георгий Никсон и его подручные.

Не знал Капустин и того, что поджидало его вскоре: в первых числах нового, 1724 года по приговору Сената он был неожиданно арестован и препровожден в сенатский острог.

. Более трех месяцев находилось в море английское судно с пятью иноземными мастерами на борту, пока в начале ноября не достигло Петербурга. И полтыщи целковых ни за что ни про что как не бывало в русской казне. Восемь лет бедствовал и голодал Капустин, писал унизительные прошения, чтоб вернуть израсходованные на нужды экспедиции собственные средства — 6 рублей 26 алтын 4 деньги, — а один день плавания Георгия Никсона с подручными на попутном корабле оплачивался согласно контракту Монетной конторой почти шестью рублями.

По указанию Петра в спешном порядке была реорганизована ранее намечавшаяся экспедиция на Дон Капустина — Ронталлера (последний был послан «на Днепр реку. для искания каменного уголья, медной и серебряной руд»). Непосредственное вмешательство Петра повлияло на размах подготовки экспедиции, именуемой Большой. В места разведок были направлены указы об оказании всемерной помощи «происку рудных дел» под страхом жестокого наказания тем, «кто будет чинить ослушание». О важности экспедиции Никсона и Капустина свидетельствует и строгое требование широко применять бурение. С экспедицией посылался «государев глаз» — лейб-гвардии Преображенского полка унтер-офицер Андрей Маслов с двумя солдатами, который обязан был доносить в Берг-коллегию о всех работах и прочем. В инструкции Берг-коллегии говорилось, что экспедиция составляет государственную тайну.

Но тщательно подготовленное предприятие оказалось под угрозой срыва из-за неожиданного ареста Капустина. Без него же экспедиция не имела смысла, ибо, как писали чиновники Берг-коллегии обер-прокурору Сената Бибикову, «без оного подьячего послать по тех мест, где помянутое уголье найдено, другой никто не знает. ».

К счастью, вскорости все объяснилось. Еще будучи в Устюжском крае, рудознатец принял письменную жалобу одного купца на взяточника провинциал-фискала (по-нынешнему, прокурора), с тем чтобы передать ее в Юстиц-коллегию. Когда Капустина летом двадцать первого года срочно отозвали из Устюжины-Железопольской, он по требованию Лодыгина оставил жалобу устюжского купца у него. Хворый глава команды рудознатцев о ней забыл. Месяц провел Капустин в остроге, пока жалобу эту разыскали в бумагах умершего Лодыгина. 30 января 1724 года рудознатца освободили без признания за ним какой-либо вины, и в начале марта из Санкт-Петербурга по московской дороге отправился санный обоз. Маршрут экспедиции выглядел так: Москва (Андреевский монастырь) — Переяславль-Рязанский — Ряжск (село Петрово) — Воронежская губерния (город Осеред) — Дон (город Бадмут и Кундрючьи городки).

В первых числах апреля показалась златоглавая Москва. Началась работа. Проверяя месторождения серебряных руд близ Андреевского монастыря, Никсон вопреки инструкции Берг-коллегии заставлял нанятых работных людей и лабораторных учеников рыть узкие колодцы-дудки в местах предполагаемых залежей. На требования Капустина и Маслова в точности следовать предписанию Берг-коллегии и применять буровой инструмент Никсон отвечал высокомерной грубостью. На него не действовали ни увещевания, ни требования. Не по назначению использовал он и своих соотечественников-помощников, превратил их в личных служек, перестал платить им жалованье. Английские подмастерья, глядя на своего «господина», стали своевольничать, пьянствовать, дебоширить. Между английскими мастерами начались склоки, разногласия и драки, а дело вперед не подвигалось. Григорию Капустину и «цареву глазу» унтер-офицеру Маслову стало понятным: глава Большой экспедиции Никсон — явный авантюрист.

Но докладывать об этом в обер-берг-амт в тот момент смысла не имело. 7 мая 1724 года в Успенском соборе Московского Кремля совершалась первая после принятия Петром I императорского титула коронация. До забот ли «худородного» рудознатца было? Да и не с руки жаловаться на иноземца, которого все еще считали специалистом. Заключение о качестве каменного угля, который прислали в Московский обер-берг-амт управитель Никита Вепрейский из Бахмута и капитан Семен Чирков, было поручено именно ему. (Никсон фактически опробовал тот же донецкий уголь, что и доставленный Капустиным и который Кашпер Вейс в свое время забраковал.) Мнение Никсона было прямо противоположно заключению иноземных пробиреров: «1724 года мая 5-го числа показали мне уголье, которое я пробовал, и оное является изрядно, а пепел из оного синий есть. Такие уголья мы называем в Англии на угольных заводах самыми лучшими. они на всякие потребы угодны. »

В середине лета экспедиция прибыла в село Петрово Рижского уезда, в пяти верстах от коего «Иван Палицын с товарищи» показал найденное ими месторождение земляного уголья. Но и здесь Никсон вместо «выкопывания уголья» начал разведывать поблизости железные руды для строительства своего железоделательного завода. Предводитель заморской команды «мастеров» тратит на это две недели благоприятного для горных разведок летнего времени, не применяя и здесь буровой инструмент. «. Егорий Никсон на руде идет все копкою в глубь сажени на три и четыре, а струменты не идет. И ему сержант (унтер-офицер Маслов. —В. Т.) и мы станем говорить, чтоб шел струментами, а он лишь бранитца и говорит я-де как хочу, так и делаю, а он все копает книзу, где есть сверху, а в глубине все камень да глина. А уголье, где ему показывали, и он на то уголье и по се ниже записанное не идет и чинит копкою все продолжение. »

Так писал Григорий Капустин асессору Михаиле Аврамову, об этом же сообщал и Андрей Маслов» вице-президенту Берг-коллегии Алексею Зыбину.

Между тем из Ряжского уезда в Берг-коллегию шли также многочисленные письма от английских специалистов — одно удивительнее другого. Распри между соотечественниками зашли слишком далеко.

В октябре президент Берг-коллегии доложил в Сенате царю о бесперспективности Большой экспедиции. Через две недели Берг-коллегия определила согласно царскому указу послать знатного человека из придворных Ивана Телепнева, дабы установить пригодность иноземных угольных мастеров и рассчитать их, если «они свое дело буде не знают или плохо знают».

В начале декабря дворянин Иван Телепнев и гвардии унтер-офицер Алексей Межаев настигли экспедицию Никсона и Капустина в Белогорье. Никсон отказался выполнять объявленный ему через толмача (переводчика) Якова Грамотина государев указ, рассчитывая пересидеть зиму в Белогорье. Подействовала лишь угроза неуплаты жалованья. В конце декабря экспедиция прибыла в пограничный сторожевой пост-поселение Бахмут. Согласно определению Берг-коллегии английские подмастерья были немедленно отправлены в Москву, где они задержались почему-то до лета следующего года. А Телепнев тщетно пытался «смотреть и оного мастера Никсона понуждать. дабы он в сыскании Уголья и руд показал свой прилежный труд и радение».

В Бахмутском уезде Григорий Капустин с помощью бурения извлекает образцы угля, проводит проверку их качества. Никсон вынужден следовать примеру русского рудознатца. Но на требование Ивана Телепнева ехать дальше, в Лисичий буерак Оленьих гор, Никсон ответил отказом. Не пожелал он также ехать в Кундрючьи городки. Телепнев, однако, настоял на том, чтобы экспедиция в таком случае направилась обратно в село Петрово. В конце концов Телепнев пишет в Берг-коллегию о нецелесообразности продолжения выгодного лишь Никсону контракта. Разведывание угольных месторождений лучше поручить русским горным людям.

Только в июне 1725 году Берг-коллегия вынесла определение: «. мастер Никсон дело свое плохо знает, велеть отпустить в его отечество. »

Так окончилась Большая экспедиция.

. Императрица Екатерина I специальным указом предписала Ивану Телепневу в Ряжском уезде «поставить ради признаку столп, вкопав твердо, такожде и другие места заметить же, дабы впредь оное место возможно было сыскать». Но не годы, а целые десятилетия должны были миновать, прежде чем Россия, обладающая богатейшими запасами угля, прекратила покупать его за золото у голландцев и .англичан. Несколько десятилетий миновали, прежде чем «встретились» на отечественных железоплавильных заводах и домницах железоносные руды воронежской земли и земляное уголье Донбасса.

Дальнейшая судьба Григория Капустина сложилась довольно удачливо. После Большой экспедиции Капустин служил в должности подканцеляриста в Московском обер-берг-амте, фактически исполняя обязанности главы команды рудознатцев.

В 1732 году возвратился из Швеции в Россию после восьмилетнего отсутствия один из «птенцов гнезда Петрова», советник Берг-коллегии Василий Татищев. Его тут же не преминули удалить подальше от столицы. Распоряжением Анны Иоанновны (читай Бирона) В. Н. Татищев был назначен в основанный им же Екатеринбург управляющим казенными заводами на Урале. По пути в уральский край Татищев повстречал в Московском обер-берг-амте Капустина, которого знавал еще по прежним, петровским временам.

Вскоре после их встречи Григорий Капустин в чине подканцеляриста оставил Москву и выехал в Екатеринбург под начало Татищева. Там он был назначен на должность прокурора. Известно, что рудознатец, отправляя обязанности провинциал-фискала, занимался и своим любимым делом — рудоискательством. Известно также, что Григорий Капустин принимал участие в лютой тяжбе, тянувшейся еще с прошлых лет, в которой скрестились пути и интересы всемогущих уральских заводчиков Демидовых и «царева глаза» на Урале Василия Татищева. Бывал на заводах уральского владыки Акинфия Демидова, помогал Татищеву разоблачить темную историю с чеканкой серебряных рублей в подвалах знаменитой шестидесятиметровой дозорной башни в Невьянске, впоследствии затопленных Демидовым.

Первооткрывателю донецких углей, замечательному русскому рудознатцу Григорию Григорьеву сыну Капустину было в ту пору пятьдесят два года. Дальше след его жизни теряется.

источник

«Сей минерал зело полезен будет»

Символами донской экономики издавна считались пшеница и рыба. Колос на гербе, олицетворяющий тучные нивы, голубой фон, обозначающий Тихий Дон с его фауной, подчеркивали экономические приоритеты региона. Однако нет на гербе того, без чего трудно себе представить Восточный Донбасс, — того самого минерала, который «если не нам, то потомкам нашим зело полезен будет», который потом и кровью добывают уже двенадцать поколений донских рудокопов.

По официозной легенде, впервые о хитром минерале, дающем при горении сильный жар, было доложено Петру I в 1696 году, когда юный царь вторично ломился в запертое турецким азовским замком донское окно в Европу. Царь-плотник-де взвесил в лапище черную внушительную каменюку и изрек слова о пользе минерала, вошедшие едва ли не во все сборники по краеведению. Однако изрек и тут же позабыл — европейское «окно» и кровавые стрелецкие бунты занимали все мысли монарха.

Ни добывать уголь, ни использовать его как следует до начала века XVIII в России не умели. Сам жароемкий минерал был известен еще с античности, но первое документально зафиксированное использование его для топки имело место в 1095 году, в аббатстве Сан-Савер-ан-Рю, во Франции. К 1177 году в английском Йоркшире и французском Лангедоке уже наладили промышленную добычу каменного угля.

Первой индустрией, где он стал применяться, был обжиг извести, за ним последовали пивоварение и красильное дело. Большого развития из-за сильного задымления при сгорании низкокачественных фракций (с большой долей битума) уголь в Европе не получил — обыватели по старинке предпочитали топить более эстетическими дровами либо древесным углем. Более или менее качественный каменный уголь в Средние века добывали только в Шотландии и германском Аахене, поставляя его королевским дворам.

В России он также стал известен благодаря пресловутой Кукуевской слободе, где его показали Петру знакомые иноземцы. Оценить по достоинству минерал государь сумел лишь к концу жизни. По свидетельству многочисленных источников, «черный камень» казаки находили в глубоких балках и разломах задолго до петровских походов. Нельзя сказать, чтобы он получил массовое применение в быту — по старинке «степные рыцари» топили печи кизяками и хворостом, однако в бедном лесами Диком поле «горюч-камень» был подлинной находкой. Особенно в только-только нарождающейся промышленности. В частности, в кузницах и на бахмутских солеварнях, борьба за обладание которыми послужила одной из малоизвестных причин нашумевшего булавинского восстания, объявленного впоследствии в СССР крестьянской войной.

Ныне, конечно, сложно сказать, кто и когда стал главным первооткрывателем угольных месторождений на Дону. Одни называют чиновника солепромыслов города Бахмута (ныне Артемовск) Никиту Вепрейского и капитана Семена Чиркова, отыскавших «горюч-камень» как энергоноситель для нужд местной солеварни еще в 1721 году. В своем доносе императору они сообщали, что на угле, добытом в окрестностях Лисьего байрака (балки), бахмутские мастеровые люди варят соль и делают различные кузнечные поковки, а жители близлежащих поселений используют минерал для отопления жилищ. Другие говорят о 32-летнем лозоходце подьячем приказной избы из села Даниловского под Кинешмой Григории Капустине. С 1715 года он промышлял руду в устюжском, костромском и воронежском краях, открыв месторождения золота, серебра и иных руд, чем снискал себе расположение чиновников берг-коллегии.

7 декабря 1722 года Петр I издал указ «О приискании на Дону и в Воронежской губернии каменного угля и руд»: «На Дон в казачьи городки, в Оленьи горы, да в Воронежскую губернию под село Белогорье для копания каменного угля и руд. послать нарочного и в тех местах того каменного угля и руд в глубину копать сажени на три и больше и, накопав пуд по пяти, привезть в берг-коллегию и опробовать и в оном копании руд, уголья о вспоможении к губернатору Измайлову послать указ».

Нарочным стал Григорий Капустин, посланный руководителем команды рудознатцев берг-коллегии Василием Лодыгиным на Нижний Дон, Северский Донец и речку Верхнюю Беленькую для приискания разрекламированного уголья. Энергичный подьячий времени зря не тратил и к зиме, по уши зарывшись в донской чернозем, близ реки Кундрючья нашел богатейшие залежи каменного угля и доставил в Москву «аж три пуда образцов».

По результатам экспедиции Капустин докладывал Лодыгину: «Доносит вам рудных дел подьячий Григорий Капустин, что мною вынуто из донецкой земли уголье близ речки Кундрючья. Прошу принять и опробовать его в лаборатории». Утверждал, что изучил пласт угля высотой в 1,14 метра. Справедливости ради следует заметить, что «угольного» опыта у парня не было никакого, он припер в столицу, по большей части, три пуда пустой породы лишь с вкраплениями угля, которая не горела. Зарыться глубже у него не было ни физических, ни технических, ни материальных возможностей.

Понятное дело, в высшем горном управлении берг-коллегии скорчили недовольные физии и вытолкали рудознатца вон: нечего, мол, казенные деньги на ерунду переводить. Впоследствии все это спишут на «засилье иностранцев в коллегии, на корню убивавших все русские инициативы». Однако не на тех напали, подьячий тоже был не лыком шит.

«С каменного уголья, взятого в казачьем городке Быстрянском, и в Туле, и в Москве пробы чинили, — доказывал он, — Делали кузнецы тем каменным угольем топоры и подковы новые, и они, кузнецы, то уголье похваляли и сказывали, что от него великий жар, а в Санкт-Петербурге по пробе иноземцы то подписали, что будто жару от них нет. Знатно, несущую пробу чинили».

Парня неожиданно поддержали солеварцы. В донесении от 23 января 1724 года Никита Вепрейский докладывал Петру I: «Работными людьми оное уголье окоповано в горе по мере в длину пятнадцать сажен, в вышину десять сажен. оное уголье в гору пошло в глубину, а сколько его в глубину есть, о том неведомо. сверх оного уголья — великая гора в вышину сажен десяти и больше и окопать оного уголья такими малыми людьми в скором времени невозможно».

Поддержка пригодилась — дело дошло уже до Петра. Ввиду отсутствия в государстве Российском опытных угольных мастеров царь отдал распоряжение вице-адмиралу Томасу Гордону о приглашении углекопов из-за границы.

«Зело нам нужно, — писал ему Петр, — чтобы ты из Англии или Шкоции (Шотландии) выписал двух человек, которые знают находить уголье каменное по приметам сверху земли и чтобы были искусны в своем мастерстве. «

В последний год царствования Петра в России было добыто всего около 100 пудов (1,6 тонны) угля. В Англии же в это время — свыше семи миллионов тонн. Еще почти полтора столетия русские железоделательные заводы продолжали работать в основном на древесном угле, изводя миллионы кубометров леса под корень, тогда как в Англии уже в 1735 году научились выплавлять чугун на коксе.

Со смертью первого российского императора «сей минерал» был прочно позабыт, а имя подьячего Капустина, скончавшегося восемью годами позже, вообще сгинуло со страниц истории. Понадобилось еще 70 лет «бабьего царства», чтобы уже почти на смертном одре великая государыня Екатерина II издала наконец 14 ноября 1795 года указ, согласно которому в той самой Лисьей балке (ныне украинский Лисичанск) был основан первый рудник Донецкого бассейна. Поселение в этой балке было определено местом «ломки найденного в той стране каменного угля». Заложили и построили нынешний город сами рудокопы — выходцы с Липецких заводов и города Петрозаводска. А уже в следующем году на первенце угледобывающей промышленности России — казенном руднике Лисичанска было добыто 13142 пуда и 39 фунтов каменного угля. За первые десять лет своей работы он выдал на-гора 2,2 миллиона пудов угля.

Развитие металлургии в вечно воюющей империи требовало значительных запасов сырья для плавильных печей. Перевооружение армии в преддверии предполагаемых длительных войн за передел Европы на рубеже XVIII-XIX веков заставил вспомнить и подьячего из Кинешмы. По следам Григория Капустина добывать «горюч-камень» на Дон двинулись ранее не признающие ничего, кроме военной службы, казаки. Владеть недрами в области Войска Донского разрешалось только им.

В 1805 году войсковой старшина Федор Попов заложил свой хутор возле реки Грушевки (позднее он стал называться поселком Поповка города Шахты). Неподалеку от него на собственном хуторе обосновался старшина Максимов (ныне станция Каменоломни), севернее — старшина Власов положил первый сруб хутора Грушевско-Власовского. Все хутора были приписаны к станице Кривянской. На хуторе Попова по ревизским сказкам значились 12 казаков и 14 крепостных душ.

В 1809 году Попов построил первую шахту Восточного Донбасса с вертикальным стволом колодезного типа глубиной 25 метров с ручным подъемом (воротом). Первыми шахтерами области и были те самые 14 крепостных душ. Поскольку производительность шахтенки была крайне низкая, добытый ими уголь отправлялся в новую столицу донского казачества — насквозь промерзший на крутой горе Новочеркасск для отопления зданий и казачьих казарм. Затея была тягомотная и хлопотная для «степного рыцаря», поэтому войсковому старшине она быстро наскучила.

В 1810 году хутор Поповка был продан на аукционе полковнику Грекову, который отказался от ведения сельского хозяйства, а своих крепостных перевел на работу в шахту, введя им натуральную плату — четвертую часть от добытого угля. Понятное дело, что у тех сразу же появился стимул, и добыча в Поповке круто возросла.

В 1817 году молодой новочеркасский торговый казак Семен Кошкин построил еще одну достаточно перспективную шахту с конным воротом. Дела у торговца пошли неплохо, благодаря чему впоследствии к горному делу приобщился и его сын Иван. Сам же Семен через полвека уже прославился как строитель первого ростовского водопровода и прилежный староста новочеркасского Михайло-Архангельского храма, чьим усердием и были собраны средства на его строительство. Прах одного из первых «угольных генералов» был похоронен в усыпальнице этого собора.

Первоначально войсковое руководство сквозь пальцы смотрело на подземные забавы своих атаманов. Немногочисленные энтузиасты этого дела закладывали шурфы, где им заблагорассудится, благо землицы на Дону было сколь угодно, и ковырялись в ней с разной степенью удачливости. Служивое казачество лишь потешалось над перемазанными лицами горняков, считая ниже собственного достоинства зарываться ближе к преисподней.

Однако все изменилось в начале 30-х годов. Экспедиция горного инженера генерал-майора Александра Иваницкого, сначала обнаружила неглубоко залегающие месторождения угля и флюсов в бассейнах рек Миус и Кальмиус. А в 1836 году наткнулась на гигантские залежи антрацита в Грушевском районе. Войсковое правление тут же встрепенулось и ходатайствовало перед императором о передаче этих земельных участков в собственность ВВД, при этом обязуясь компенсировать их владельцам земли в других местах. В 1839 году был даже назначен специальный горный смотритель инженер Анисимов за добычей угля и его учета, дабы оборотистые торговые казаки Кошкин, Левицкий, Фомин, Галушкин и другие не «проносили мимо кассы», как это водилось на Руси испокон веку. С них-то и положено было взимать в пользу Войска по 2 копейки с каждого пуда добытого антрацита.

Озабоченные войсковики 28 апреля 1840 года установили новые правила разработки антрацита, для учета которого устанавливались в трех пунктах войсковые весы, а сам весовой сбор (2 копейки с пуда) отдавался на откупное содержание. При этом правление категорически отказывалось пускать на земли ВВД посторонних добытчиков — монополия Войска была абсолютной. Более того, как только задымили по Дону пароходы да из столиц проникли слухи о появлении паровоза отца и сына Черепановых, питающихся тем самым «горюч-камнем», умные головы в правлении тут же вышли с инициативой заложить несколько мелких копей, принадлежащих собственно ВВД.

В 1842 году на средства межевой коллегии была заложена образцовая вертикальная шахта с конным воротом, прикрытым деревянным сараем — прообразом нынешнего скипового ствола. Деятельный наказный атаман Михаил Хомутов, истинный николаевский генерал, лично посетил Грушевские рудники, ничего не поняв в механике горного дела, однако порекомендовав для большей гармоничности и геометричности не разбрасывать шурфы по войсковой земле как попало, а выпрямить их в красивую линию. Инженеры только развели руками, а канцеляристы тут же состряпали правило, согласно которому участки площадью не более полутора квадратных саженей надлежало распределять так, чтобы не было промежутков между оными.

Согласно данным министерства финансов империи, к 1845 году на Дону насчитывалось 47 угольных предприятий с годовой добычей 1,2 миллиона пудов, с которых 24 тысяч рублей поступило в войсковую казну в виде налогов. Грушевский район в те годы занимал первое место в России по угледобыче.

В 1856 году были изданы первые правительственные правила об утверждении частных компаний для разработки антрацита на Дону. По этому закону участки от 1,5 до 5 тысяч квадратных саженей предоставлялись войсковым жителям. Разрешалось соединять несколько отводов для закладки шахты. За каждый участок необходимо было уплатить в войсковую казну 50 рублей серебром, однако при этом размер пошлины снижался с 2 копеек до полушки. Это нововведение подхлестнуло к угледобыче всех желающих, вдохновленных грандиозными потребностями в антраците бурно развивающегося отечественного флота и железной дороги. Уже в следующем году было выделено 57 новых отводов в 1858-м — 254 отвода, в 1860-м — еще 51.

В 1859 году на 37 действующих шахтах было добыто около 2 миллионов пудов угля. При этом размывался и социальный состав «угольных генералов». В ходе экономических реформ Александра II, владельцами участков становились не только казаки, но и купечество, акционерные общества и товарищества.

В октябре 1857 года на берегу Грушевки на участке в 4 квадратные версты Российским обществом пароходства и торговли (РОПИТ) была заложена первая шахта глубиной 12 саженей. Она получила название «Надежда» как первенец индустрии пароходной компании. Этот блин, как водится, оказался комом, отсутствие необходимой техники сделало нежизнеспособным добычу угля с такой глубины. После этого в 1862 году между речками Аюта и Грушевка инженером Вагнером заложена шахта «Покровская» (до 80-х годов XX века шахта имени Петровского, в настоящее закрыта), в 1870 году здесь был добыт первый уголь. 8 марта 1864 года было утверждено «Положение о горном промысле в Земле Войска Донского», согласно которому «право разрабатывать в означенной местности антрацит предоставляется предпочтительно жителям Земли Войска Донского, иногородним же лицам, товариществам и компаниям только тем, с действиями которых сопряжено потребление угля для железных дорог пароходства, плавки металла и т.п.».

Развивающейся угольной промышленности требовалась рабочая сила. В основном в грушевские шахтеры шли безземельные и безлошадные пахари Орловщины, Тамбовщины, из Курской, Воронежской и Казанской губерний. Местных донских казаков в шахтерских кадрах было незначительное количество. Всего же к концу 60-х годов на Грушевско-Власовских рудниках числилось порядка трех тысяч горняков. Каторжные условия труда, бесправие, ужасные жилищные условия, временное проживание семьи на войсковых землях (ни один шахтер не имел права селиться на них) создавали большую текучесть кадров. Власти были заинтересованы в оседлости шахтеров, и неслучайно 3 октября 1867 года был издан царский указ об образовании Грушевского горного поселения, которое 4 августа 1881 года было переименовано в город Александровск-Грушевский.

Лихорадка на черной полосе

Резкий подъем угледобычи в Донбассе, названный каменноугольной лихорадкой, произошел в 60-70-е годы. Российский экономист Петр Фомин подсчитал, что в 1868 году в угольном бассейне было добыто 2 967 334 пуда, в 1870 году — 5 078 543 пуда, в 1872 году — 9 048 096, в 1874 году — 14 819 713 пудов, в 1876 году — 20 677 348 пудов, в 1878 году — 25 468 084 пуда, а в 1880 году было выдано на-гора 42,9 миллиона пудов.

Согласно ревизским сказкам, запасы угля в Донбассе начала ХХ века были столь велики, «что с трудом поддаются усвоению и при правильном их использовании на много лет могут обслужить потребности всей отечественной промышленности». Уже со второй половины 70-х крупные шахты начали играть решающую роль в угледобыче Дона. Именно в них стала внедряться передовая технология, происходила механизация производства. Скажем, на рудниках РОПИТ применялись паровые машины мощностью 60 лошадиных сил, что позволило нарастить угледобычу с 3,8 до 5,3 миллиона пудов.

В конце XIX века крупных угольных предприятий на Дону было немного, всего 6,3 процента от общего числа, но на их долю приходилось 46,2 процента рабочих, 67,21 процента паровых сил и 71 процент добычи угля и антрацита на Дону. В 1887 году на Дону появился настоящий угольный комбинат наследников Ивана Иловайского, создателя совета горнопромышленников юга России, дававший в год свыше 10 миллионов пудов угля (19,1 процента всей добычи угля на Дону в 1890 году). В дальнейшем многие из крупных предприятий — Голубовское Брестово-Богодуховское горнопромышленное общество, Русско-Донецкое общество, Франко-Русское общество — вошли в состав синдиката «Продуголь».

Само собой, не замедлили здесь появиться и «иностранные спонсоры» — на рудниках Донбасса замелькали имена Юза, Юнга, Отто, Коха, Брадле, Эллисена и др. По подсчетам Павла Шумилина, в 1900 году на Дону было зарегистрировано 7 углепромышленных фирм с добычей до 10 миллионов пудов и выше (4,4 процента от их общего количества), они имели 39,3 процента всех машин. На их долю приходилось 52,6 процента всех рабочих отрасли и 57,1 процента добычи минерального топлива. В 1912 году таких фирм стало 15 (8,7 процентов от общего числа), 3 4046 рабочих — 54,1 процента от всего состава добывали 57,7 процента всей массы топлива Донской области.

По данным казачьего историка Евграфа Савельева, по количеству добываемого антрацита и каменного угля область Войска Донского, после Англии и Франции, занимает первое место в Европе. Бассейн реки Северный Донец, по исследованию профессора Дмитрия Менделеева, заключает в недрах своих богатейший пласт этого полезного ископаемого материала и при умелой и научной разработке мог бы отапливать много веков все население Европы. По его подсчетам, за 1901 год в области добыто 231,52 миллиона пудов. Вывезено из рудников в разные места и потреблено на месте работ 223,399 миллиона пудов. Число шахт в районах добычи угля — 388. Всех рабочих на рудниках было 31851 человек.

К началу века из грушевских и власовских шахтовладельцев, принадлежащих к войсковому сословию, были известны Иван Кошкин (сын старосты), знаменитый ростовский купец-фабрикант Иван Панченко, а также менее популярные добытчики Марков, Кузьмин, Азаров, Волошин, Попов, Байдалаков, наследники Югановых, Шапошников, Блажков, Поляков, Бабков, Мельников, братья Капыловы, Устинов, Ломакин и др. Из иногородних — нахичеванцы Гаврила Шушпанов, Минас Балабанов, Петр Максимов и другие.

В Таганрогском округе наиболее крупные угольные копи принадлежали Евграфу Рыковскому, у которых покупал «горюч-камень» стремительно богатеющий торговый казак Елпидифор Парамонов. Именно он после смерти в 1904 году «бахчисарайского купеческого сына» Ивана Панченко скупил все его угольные предприятия во Власовке, Грушевке, балке Актюкте и другие, став вскоре одним из крупнейших угледобытчиков региона. Только одни его Власовские копи выдавали на-гора на 1 января 1907 года 2,4 миллиона пудов антрацита. В 1911 году в Александровске-Грушевском была построена одна из самых больших шахт в России — рудник «Елпидифор», на котором трудились свыше 3 тысяч горняков. К 1913 году только в одном этом городе добыча составила 137,5 миллиона пудов.

Советская история Восточного Донбасса прошла путь от почти героического до почти трагического. В годы своего наивысшего подъема в Ростовской области к 1990 году функционировало 64 шахты и обогатительных фабрик с общим объемом угледобычи до 28,9 миллиона тонн, на которых трудились почти 150 тысяч рабочих. Сегодня, после прошедшей в 90-х годах прошлого века так называемой «реструктуризации угольной промышленности», в Восточном Донбассе осталось всего 8 шахт и 13 тысяч горняков, которые совокупными усилиями выдают на-гора 5-6 миллионов тонн угля. Бедный Елпидифор Парамонов, добывавший почти столько же и строивший для своих работяг крепкие дома, в которых люди живут и поныне, вероятно, в гробу переворачивается.

источник

Символами донской экономики издавна считались пшеница и рыба. Колос на гербе, олицетворяющий тучные нивы, голубой фон, обозначающий Тихий Дон с его фауной, подчеркивали экономические приоритеты региона. Однако нет на гербе того, без чего трудно себе представить Восточный Донбасс, — того самого минерала, который «если не нам, то потомкам нашим зело полезен будет», который потом и кровью добывают уже двенадцать поколений донских рудокопов.

По официозной легенде, впервые о хитром минерале, дающем при горении сильный жар, было доложено Петру I в 1696 году, когда юный царь вторично ломился в запертое турецким азовским замком донское окно в Европу. Царь-плотник-де взвесил в лапище черную внушительную каменюку и изрек слова о пользе минерала, вошедшие едва ли не во все сборники по краеведению. Однако изрек и тут же позабыл — европейское «окно» и кровавые стрелецкие бунты занимали все мысли монарха.

Ни добывать уголь, ни использовать его как следует до начала века XVIII в России не умели. Сам жароемкий минерал был известен еще с античности, но первое документально зафиксированное использование его для топки имело место в 1095 году, в аббатстве Сан-Савер-ан-Рю, во Франции. К 1177 году в английском Йоркшире и французском Лангедоке уже наладили промышленную добычу каменного угля.

Первой индустрией, где он стал применяться, был обжиг извести, за ним последовали пивоварение и красильное дело. Большого развития из-за сильного задымления при сгорании низкокачественных фракций (с большой долей битума) уголь в Европе не получил — обыватели по старинке предпочитали топить более эстетическими дровами либо древесным углем. Более или менее качественный каменный уголь в Средние века добывали только в Шотландии и германском Аахене, поставляя его королевским дворам.

В России он также стал известен благодаря пресловутой Кукуевской слободе, где его показали Петру знакомые иноземцы. Оценить по достоинству минерал государь сумел лишь к концу жизни. По свидетельству многочисленных источников, «черный камень» казаки находили в глубоких балках и разломах задолго до петровских походов. Нельзя сказать, чтобы он получил массовое применение в быту — по старинке «степные рыцари» топили печи кизяками и хворостом, однако в бедном лесами Диком поле «горюч-камень» был подлинной находкой. Особенно в только-только нарождающейся промышленности. В частности, в кузницах и на бахмутских солеварнях, борьба за обладание которыми послужила одной из малоизвестных причин нашумевшего булавинского восстания, объявленного впоследствии в СССР крестьянской войной.

Ныне, конечно, сложно сказать, кто и когда стал главным первооткрывателем угольных месторождений на Дону. Одни называют чиновника солепромыслов города Бахмута (ныне Артемовск) Никиту Вепрейского и капитана Семена Чиркова, отыскавших «горюч-камень» как энергоноситель для нужд местной солеварни еще в 1721 году. В своем доносе императору они сообщали, что на угле, добытом в окрестностях Лисьего байрака (балки), бахмутские мастеровые люди варят соль и делают различные кузнечные поковки, а жители близлежащих поселений используют минерал для отопления жилищ. Другие говорят о 32-летнем лозоходце подьячем приказной избы из села Даниловского под Кинешмой Григории Капустине. С 1715 года он промышлял руду в устюжском, костромском и воронежском краях, открыв месторождения золота, серебра и иных руд, чем снискал себе расположение чиновников берг-коллегии.

7 декабря 1722 года Петр I издал указ «О приискании на Дону и в Воронежской губернии каменного угля и руд»: «На Дон в казачьи городки, в Оленьи горы, да в Воронежскую губернию под село Белогорье для копания каменного угля и руд. послать нарочного и в тех местах того каменного угля и руд в глубину копать сажени на три и больше и, накопав пуд по пяти, привезть в берг-коллегию и опробовать и в оном копании руд, уголья о вспоможении к губернатору Измайлову послать указ».

Нарочным стал Григорий Капустин, посланный руководителем команды рудознатцев берг-коллегии Василием Лодыгиным на Нижний Дон, Северский Донец и речку Верхнюю Беленькую для приискания разрекламированного уголья. Энергичный подьячий времени зря не тратил и к зиме, по уши зарывшись в донской чернозем, близ реки Кундрючья нашел богатейшие залежи каменного угля и доставил в Москву «аж три пуда образцов».

По результатам экспедиции Капустин докладывал Лодыгину: «Доносит вам рудных дел подьячий Григорий Капустин, что мною вынуто из донецкой земли уголье близ речки Кундрючья. Прошу принять и опробовать его в лаборатории». Утверждал, что изучил пласт угля высотой в 1,14 метра. Справедливости ради следует заметить, что «угольного» опыта у парня не было никакого, он припер в столицу, по большей части, три пуда пустой породы лишь с вкраплениями угля, которая не горела. Зарыться глубже у него не было ни физических, ни технических, ни материальных возможностей.

Понятное дело, в высшем горном управлении берг-коллегии скорчили недовольные физии и вытолкали рудознатца вон: нечего, мол, казенные деньги на ерунду переводить. Впоследствии все это спишут на «засилье иностранцев в коллегии, на корню убивавших все русские инициативы». Однако не на тех напали, подьячий тоже был не лыком шит.

«С каменного уголья, взятого в казачьем городке Быстрянском, и в Туле, и в Москве пробы чинили, — доказывал он, — Делали кузнецы тем каменным угольем топоры и подковы новые, и они, кузнецы, то уголье похваляли и сказывали, что от него великий жар, а в Санкт-Петербурге по пробе иноземцы то подписали, что будто жару от них нет. Знатно, несущую пробу чинили».

Парня неожиданно поддержали солеварцы. В донесении от 23 января 1724 года Никита Вепрейский докладывал Петру I: «Работными людьми оное уголье окоповано в горе по мере в длину пятнадцать сажен, в вышину десять сажен. оное уголье в гору пошло в глубину, а сколько его в глубину есть, о том неведомо. сверх оного уголья — великая гора в вышину сажен десяти и больше и окопать оного уголья такими малыми людьми в скором времени невозможно».

Поддержка пригодилась — дело дошло уже до Петра. Ввиду отсутствия в государстве Российском опытных угольных мастеров царь отдал распоряжение вице-адмиралу Томасу Гордону о приглашении углекопов из-за границы.

«Зело нам нужно, — писал ему Петр, — чтобы ты из Англии или Шкоции (Шотландии) выписал двух человек, которые знают находить уголье каменное по приметам сверху земли и чтобы были искусны в своем мастерстве. «

В последний год царствования Петра в России было добыто всего около 100 пудов (1,6 тонны) угля. В Англии же в это время — свыше семи миллионов тонн. Еще почти полтора столетия русские железоделательные заводы продолжали работать в основном на древесном угле, изводя миллионы кубометров леса под корень, тогда как в Англии уже в 1735 году научились выплавлять чугун на коксе.

Со смертью первого российского императора «сей минерал» был прочно позабыт, а имя подьячего Капустина, скончавшегося восемью годами позже, вообще сгинуло со страниц истории. Понадобилось еще 70 лет «бабьего царства», чтобы уже почти на смертном одре великая государыня Екатерина II издала наконец 14 ноября 1795 года указ, согласно которому в той самой Лисьей балке (ныне украинский Лисичанск) был основан первый рудник Донецкого бассейна. Поселение в этой балке было определено местом «ломки найденного в той стране каменного угля». Заложили и построили нынешний город сами рудокопы — выходцы с Липецких заводов и города Петрозаводска. А уже в следующем году на первенце угледобывающей промышленности России — казенном руднике Лисичанска было добыто 13142 пуда и 39 фунтов каменного угля. За первые десять лет своей работы он выдал на-гора 2,2 миллиона пудов угля.

Развитие металлургии в вечно воюющей империи требовало значительных запасов сырья для плавильных печей. Перевооружение армии в преддверии предполагаемых длительных войн за передел Европы на рубеже XVIII-XIX веков заставил вспомнить и подьячего из Кинешмы. По следам Григория Капустина добывать «горюч-камень» на Дон двинулись ранее не признающие ничего, кроме военной службы, казаки. Владеть недрами в области Войска Донского разрешалось только им.

В 1805 году войсковой старшина Федор Попов заложил свой хутор возле реки Грушевки (позднее он стал называться поселком Поповка города Шахты). Неподалеку от него на собственном хуторе обосновался старшина Максимов (ныне станция Каменоломни), севернее — старшина Власов положил первый сруб хутора Грушевско-Власовского. Все хутора были приписаны к станице Кривянской. На хуторе Попова по ревизским сказкам значились 12 казаков и 14 крепостных душ.

В 1809 году Попов построил первую шахту Восточного Донбасса с вертикальным стволом колодезного типа глубиной 25 метров с ручным подъемом (воротом). Первыми шахтерами области и были те самые 14 крепостных душ. Поскольку производительность шахтенки была крайне низкая, добытый ими уголь отправлялся в новую столицу донского казачества — насквозь промерзший на крутой горе Новочеркасск для отопления зданий и казачьих казарм. Затея была тягомотная и хлопотная для «степного рыцаря», поэтому войсковому старшине она быстро наскучила.

В 1810 году хутор Поповка был продан на аукционе полковнику Грекову, который отказался от ведения сельского хозяйства, а своих крепостных перевел на работу в шахту, введя им натуральную плату — четвертую часть от добытого угля. Понятное дело, что у тех сразу же появился стимул, и добыча в Поповке круто возросла.

В 1817 году молодой новочеркасский торговый казак Семен Кошкин построил еще одну достаточно перспективную шахту с конным воротом. Дела у торговца пошли неплохо, благодаря чему впоследствии к горному делу приобщился и его сын Иван. Сам же Семен через полвека уже прославился как строитель первого ростовского водопровода и прилежный староста новочеркасского Михайло-Архангельского храма, чьим усердием и были собраны средства на его строительство. Прах одного из первых «угольных генералов» был похоронен в усыпальнице этого собора.

Первоначально войсковое руководство сквозь пальцы смотрело на подземные забавы своих атаманов. Немногочисленные энтузиасты этого дела закладывали шурфы, где им заблагорассудится, благо землицы на Дону было сколь угодно, и ковырялись в ней с разной степенью удачливости. Служивое казачество лишь потешалось над перемазанными лицами горняков, считая ниже собственного достоинства зарываться ближе к преисподней.

Однако все изменилось в начале 30-х годов. Экспедиция горного инженера генерал-майора Александра Иваницкого, сначала обнаружила неглубоко залегающие месторождения угля и флюсов в бассейнах рек Миус и Кальмиус. А в 1836 году наткнулась на гигантские залежи антрацита в Грушевском районе. Войсковое правление тут же встрепенулось и ходатайствовало перед императором о передаче этих земельных участков в собственность ВВД, при этом обязуясь компенсировать их владельцам земли в других местах. В 1839 году был даже назначен специальный горный смотритель инженер Анисимов за добычей угля и его учета, дабы оборотистые торговые казаки Кошкин, Левицкий, Фомин, Галушкин и другие не «проносили мимо кассы», как это водилось на Руси испокон веку. С них-то и положено было взимать в пользу Войска по 2 копейки с каждого пуда добытого антрацита.

Озабоченные войсковики 28 апреля 1840 года установили новые правила разработки антрацита, для учета которого устанавливались в трех пунктах войсковые весы, а сам весовой сбор (2 копейки с пуда) отдавался на откупное содержание. При этом правление категорически отказывалось пускать на земли ВВД посторонних добытчиков — монополия Войска была абсолютной. Более того, как только задымили по Дону пароходы да из столиц проникли слухи о появлении паровоза отца и сына Черепановых, питающихся тем самым «горюч-камнем», умные головы в правлении тут же вышли с инициативой заложить несколько мелких копей, принадлежащих собственно ВВД.

В 1842 году на средства межевой коллегии была заложена образцовая вертикальная шахта с конным воротом, прикрытым деревянным сараем — прообразом нынешнего скипового ствола. Деятельный наказный атаман Михаил Хомутов, истинный николаевский генерал, лично посетил Грушевские рудники, ничего не поняв в механике горного дела, однако порекомендовав для большей гармоничности и геометричности не разбрасывать шурфы по войсковой земле как попало, а выпрямить их в красивую линию. Инженеры только развели руками, а канцеляристы тут же состряпали правило, согласно которому участки площадью не более полутора квадратных саженей надлежало распределять так, чтобы не было промежутков между оными.

Согласно данным министерства финансов империи, к 1845 году на Дону насчитывалось 47 угольных предприятий с годовой добычей 1,2 миллиона пудов, с которых 24 тысяч рублей поступило в войсковую казну в виде налогов. Грушевский район в те годы занимал первое место в России по угледобыче.

В 1856 году были изданы первые правительственные правила об утверждении частных компаний для разработки антрацита на Дону. По этому закону участки от 1,5 до 5 тысяч квадратных саженей предоставлялись войсковым жителям. Разрешалось соединять несколько отводов для закладки шахты. За каждый участок необходимо было уплатить в войсковую казну 50 рублей серебром, однако при этом размер пошлины снижался с 2 копеек до полушки. Это нововведение подхлестнуло к угледобыче всех желающих, вдохновленных грандиозными потребностями в антраците бурно развивающегося отечественного флота и железной дороги. Уже в следующем году было выделено 57 новых отводов в 1858-м — 254 отвода, в 1860-м — еще 51.

В 1859 году на 37 действующих шахтах было добыто около 2 миллионов пудов угля. При этом размывался и социальный состав «угольных генералов». В ходе экономических реформ Александра II, владельцами участков становились не только казаки, но и купечество, акционерные общества и товарищества.

В октябре 1857 года на берегу Грушевки на участке в 4 квадратные версты Российским обществом пароходства и торговли (РОПИТ) была заложена первая шахта глубиной 12 саженей. Она получила название «Надежда» как первенец индустрии пароходной компании. Этот блин, как водится, оказался комом, отсутствие необходимой техники сделало нежизнеспособным добычу угля с такой глубины. После этого в 1862 году между речками Аюта и Грушевка инженером Вагнером заложена шахта «Покровская» (до 80-х годов XX века шахта имени Петровского, в настоящее закрыта), в 1870 году здесь был добыт первый уголь. 8 марта 1864 года было утверждено «Положение о горном промысле в Земле Войска Донского», согласно которому «право разрабатывать в означенной местности антрацит предоставляется предпочтительно жителям Земли Войска Донского, иногородним же лицам, товариществам и компаниям только тем, с действиями которых сопряжено потребление угля для железных дорог пароходства, плавки металла и т.п.».

Развивающейся угольной промышленности требовалась рабочая сила. В основном в грушевские шахтеры шли безземельные и безлошадные пахари Орловщины, Тамбовщины, из Курской, Воронежской и Казанской губерний. Местных донских казаков в шахтерских кадрах было незначительное количество. Всего же к концу 60-х годов на Грушевско-Власовских рудниках числилось порядка трех тысяч горняков. Каторжные условия труда, бесправие, ужасные жилищные условия, временное проживание семьи на войсковых землях (ни один шахтер не имел права селиться на них) создавали большую текучесть кадров. Власти были заинтересованы в оседлости шахтеров, и неслучайно 3 октября 1867 года был издан царский указ об образовании Грушевского горного поселения, которое 4 августа 1881 года было переименовано в город Александровск-Грушевский.

Резкий подъем угледобычи в Донбассе, названный каменноугольной лихорадкой, произошел в 60-70-е годы. Российский экономист Петр Фомин подсчитал, что в 1868 году в угольном бассейне было добыто 2 967 334 пуда, в 1870 году — 5 078 543 пуда, в 1872 году — 9 048 096, в 1874 году — 14 819 713 пудов, в 1876 году — 20 677 348 пудов, в 1878 году — 25 468 084 пуда, а в 1880 году было выдано на-гора 42,9 миллиона пудов.

Согласно ревизским сказкам, запасы угля в Донбассе начала ХХ века были столь велики, «что с трудом поддаются усвоению и при правильном их использовании на много лет могут обслужить потребности всей отечественной промышленности». Уже со второй половины 70-х крупные шахты начали играть решающую роль в угледобыче Дона. Именно в них стала внедряться передовая технология, происходила механизация производства. Скажем, на рудниках РОПИТ применялись паровые машины мощностью 60 лошадиных сил, что позволило нарастить угледобычу с 3,8 до 5,3 миллиона пудов.

В конце XIX века крупных угольных предприятий на Дону было немного, всего 6,3 процента от общего числа, но на их долю приходилось 46,2 процента рабочих, 67,21 процента паровых сил и 71 процент добычи угля и антрацита на Дону. В 1887 году на Дону появился настоящий угольный комбинат наследников Ивана Иловайского, создателя совета горнопромышленников юга России, дававший в год свыше 10 миллионов пудов угля (19,1 процента всей добычи угля на Дону в 1890 году). В дальнейшем многие из крупных предприятий — Голубовское Брестово-Богодуховское горнопромышленное общество, Русско-Донецкое общество, Франко-Русское общество — вошли в состав синдиката «Продуголь».

Само собой, не замедлили здесь появиться и «иностранные спонсоры» — на рудниках Донбасса замелькали имена Юза, Юнга, Отто, Коха, Брадле, Эллисена и др. По подсчетам Павла Шумилина, в 1900 году на Дону было зарегистрировано 7 углепромышленных фирм с добычей до 10 миллионов пудов и выше (4,4 процента от их общего количества), они имели 39,3 процента всех машин. На их долю приходилось 52,6 процента всех рабочих отрасли и 57,1 процента добычи минерального топлива. В 1912 году таких фирм стало 15 (8,7 процентов от общего числа), 3 4046 рабочих — 54,1 процента от всего состава добывали 57,7 процента всей массы топлива Донской области.

По данным казачьего историка Евграфа Савельева, по количеству добываемого антрацита и каменного угля область Войска Донского, после Англии и Франции, занимает первое место в Европе. Бассейн реки Северный Донец, по исследованию профессора Дмитрия Менделеева, заключает в недрах своих богатейший пласт этого полезного ископаемого материала и при умелой и научной разработке мог бы отапливать много веков все население Европы. По его подсчетам, за 1901 год в области добыто 231,52 миллиона пудов. Вывезено из рудников в разные места и потреблено на месте работ 223,399 миллиона пудов. Число шахт в районах добычи угля — 388. Всех рабочих на рудниках было 31851 человек.

К началу века из грушевских и власовских шахтовладельцев, принадлежащих к войсковому сословию, были известны Иван Кошкин (сын старосты), знаменитый ростовский купец-фабрикант Иван Панченко, а также менее популярные добытчики Марков, Кузьмин, Азаров, Волошин, Попов, Байдалаков, наследники Югановых, Шапошников, Блажков, Поляков, Бабков, Мельников, братья Капыловы, Устинов, Ломакин и др. Из иногородних — нахичеванцы Гаврила Шушпанов, Минас Балабанов, Петр Максимов и другие.

В Таганрогском округе наиболее крупные угольные копи принадлежали Евграфу Рыковскому, у которых покупал «горюч-камень» стремительно богатеющий торговый казак Елпидифор Парамонов. Именно он после смерти в 1904 году «бахчисарайского купеческого сына» Ивана Панченко скупил все его угольные предприятия во Власовке, Грушевке, балке Актюкте и другие, став вскоре одним из крупнейших угледобытчиков региона. Только одни его Власовские копи выдавали на-гора на 1 января 1907 года 2,4 миллиона пудов антрацита. В 1911 году в Александровске-Грушевском была построена одна из самых больших шахт в России — рудник «Елпидифор», на котором трудились свыше 3 тысяч горняков. К 1913 году только в одном этом городе добыча составила 137,5 миллиона пудов.

Советская история Восточного Донбасса прошла путь от почти героического до почти трагического. В годы своего наивысшего подъема в Ростовской области к 1990 году функционировало 64 шахты и обогатительных фабрик с общим объемом угледобычи до 28,9 миллиона тонн, на которых трудились почти 150 тысяч рабочих. После прошедшей в 90-х годах прошлого века так называемой «реструктуризации угольной промышленности», в Восточном Донбассе осталось всего 8 шахт и 13 тысяч горняков, которые совокупными усилиями выдавали на-гора 5-6 миллионов тонн угля. О том, что на шахтах Донбасса происходит сейчас — лучше промолчим. Бедный Елпидифор Парамонов, добывавший здесь уголь и строивший для своих работяг крепкие дома, в которых люди живут и поныне, вероятно, переворачивается в гробу.

источник