Томас мор золотая книга столь же полезна как забавная

Томас Мор, Томмазо Кампанелла

При неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств я могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как неким заговором богачей, ратующих под именем и вывеской государства о своих личных выгодах. Они измышляют и изобретают всякие способы и хитрости, во-первых, для того, чтобы удержать без страха потери то, что стяжали разными мошенническими хитростями, а затем для того, чтобы откупить себе за возможно дешевую плату работу и труд всех бедняков и эксплуатировать их, как вьючный скот. Раз богачи постановили от имени государства, значит, также и от имени бедных, соблюдать эти ухищрения, они становятся уже законами.

Эти два сочинения, «Утопия» Томаса Мора и «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы, просятся под одну книжную обложку. Хотя сочинение Кампанеллы было написано почти столетие спустя после сочинения Мора («Утопия» написана в 1516 г., а «Город Солнца» в итальянской версии – в 1602 г., в латинской – в 1614 г.), но оба они принадлежат одной культурной эпохе – эпохе Возрождения. Эпоха пронизала эти сочинения единым духом гуманизма и социальности (см.: Штекли А.Э. «Город Солнца»: утопия и наука. М.: Наука. 1978. С. 43–63).

Особенно важно подчеркнуть следующий момент. Своеобразие эпохи Возрождения состоит в том, что она мыслит себя возрождением античной культуры, прежде всего – философии. Если говорить конкретно об авторах «Утопии» и «Города Солнца», то они осознают себя продолжателями философского дела Платона (428 или 427–348 или 347 до н. э.) – дела создания проекта идеального общества и государства. Нельзя не согласиться, что выступивший позже Кампанелла находится, несмотря на фигуру умолчания по этому поводу, в зависимости от Мора, но и при всем том видит совершенное общество все-таки иначе, чем Мор (см.: Панченко Д.В. Кампанелла и «Утопия» Томаса Мора // История социалистических учений. Сб. ст. М.: Наука. С. 241–251), Существенней, однако, то, что объединяет образы «наилучшего государства» (выражение Мора) в сочинениях Мора и Кампанеллы не просто зависимость взглядов второго от взглядов первого из них, но гораздо большее, а именно то, что перекрывает различия, делает их различиями внутри единства. Речь идет о единстве, проистекающем из принадлежности образов совершенного государства у Мора и Кампанеллы к общему типу с тем идеальным государством, образ которого представил Платон в своем диалоге-трактате «Государство». Этот общий для Мора и Кампанеллы как продолжателей дела Платона тип представлений об идеальном обществе и государстве суть коммунистическая утопия.

При этом Т. Мор и Т. Кампанелла, стремясь быть более последовательными коммунистами, чем Платон, действие принципа общественной собственности, призванной заменить частную собственность, распространяют из высших социальных слоев, в качестве каковых у Платона выступают правители (философы) и стражи (воины), на все общество. Тем самым вместе с всецелым проведением принципа общественной собственности в «наилучшем государстве» они предполагают и всеобщность действия в нем принципа социального равенства.

Надо сказать, что объединяет «Утопию» и «Город Солнца» еще то, что значительность идей каждого из этих произведений оплачена высокой ценой: трагической судьбой их творцов. Т. Мор был казнен за верность своим убеждениям, разошедшимся с интересами королевской власти (Мор, будучи авторитетным политиком, опасным для короля, не отказался от мнения о предпочтительности сохранения в Англии католицизма в противоположность принятию англиканства, так как с католицизмом он связывал возможность более благоприятной для страны и народа социальной политики). Кампанелла за подготовку восстания против испанского владычества в Калабрии, с которым он связывал перспективу не только национального освобождения, но и установления социального строя в духе строя «Города Солнца», почти тридцать лет подряд, а в общей сложности около тридцати трех лет, провел в тюремных застенках испанских властей, страдая от жестоких пыток и ужасных условий заключения. Одновременно с испанцами Кампанеллу преследовала папская инквизиция, расценившая его творчество как ересь и приговорившая его к пожизненному заточению. Только чудом, благодаря случайному стечению обстоятельств, Кампанелла избежал казни и вышел на волю в конце жизни. В «Городе Солнца» он говорит, имея в виду самого себя, о Философе, способном доказывать верность своим взглядам, а значит, и верность их самих, даже путем испытания пыткой. Солярии, т. е. граждане Города Солнца, – пишет Кампанелла, – «неоспоримо доказывают, что человек свободен, и говорят, что если в течение сорокачасовой жесточайшей пытки, какою мучили одного почитаемого ими философа враги, невозможно было добиться от него на допросе ни единого словечка признания в том, чего от него добивались, потому что он решил в душе молчать, то, следовательно, и звезды, которые воздействуют издалека и мягко, не могут заставить нас поступать против нашего решения» (Кампанелла Т. Город Солнца. М.Л.: Изд-во Академии наук СССР. 1947. С. 114). Впрочем, и в этом отношении – в отношении высокой, до готовности к пожертвованию жизнью, меры верности коммунистической идее и убежденности в ее истинности, Мор и Кампанелла наследовали Платону, который тоже буквально рисковал жизнью, пытаясь убедить тирана Дионисия, а затем – и Дионисия младшего в необходимости осуществить на Сицилии учение об идеальном государстве.

Именно идущая от Платона через Мора и Кампанеллу литературная и философская традиция коммунистической утопии ближе, чем какие-либо иного рода представления о совершенном и желательном устройстве общества, подводит к философски и научно обоснованному К. Марксом и Ф. Энгельсом проекту будущего общества. Ближе, потому что марксистский проект, как и проекты названных утопистов, является тоже коммунистическим проектом. В той форме, какую коммунистическому проекту будущего общества придали классики марксизма, это уже не утопия, не «место, которого нет», а практически воплощаемый и воплощающийся, вопреки всем преградам, тип общества.

Сейчас, когда после поражения реального социализма в СССР и восточно-европейских странах процесс становления коммунистической формации переживает кризис, когда нащупываются новые пути и обновленные формы воплощения коммунистического идеала в реальность, интерес к утопиям Мора и Кампанеллы будет обостряться, Если еще совсем недавно они вызывали едва ли не исключительно академический интерес, рассматривались только в качестве примеров истории утопической мысли, то сейчас они будут интересны многим читателям и за пределами академической сферы, поскольку стимулируют попытки поиска ответов на злободневные вопросы о дальнейших судьбах реального социализма/ коммунизма и в нашей стране, и в мире.

Думается, что нет непроходимой границы между утопией и наукой. По-настоящему значительные произведения утопической мысли, к которым, безусловно, относятся «Утопия» Т. Мора и «Город Солнца» Т. Кампанеллы, сохраняют свою актуальность в плане значения для научной социальной футурологии. Особенно в такой переломный момент истории, как нынешний, они способны и удовлетворять интерес широкого читателя, и, вместе с тем, питать научную мысль о перспективах социального развития. Осмысление содержания утопий, соотнесение их с нынешней реальностью дают импульсы, с одной стороны, для подтверждения истинности определенных положений научно-философской теории становления общества социальной справедливости, а, с другой стороны, истинность иных положений теории ставят под вопрос.

С этой точки зрения мы бы обратили внимание на центральную идею коммунистических утопий Мора и Кампанеллы – идею о необходимости замены частной собственности общественной, а также еще на две остро звучащие в современной действительности темы: тему судьбы религии (шире – веры) и тему гендерных (социально-половых) отношений в будущем обществе.

источник

Диалог «Утопия» (1516, рус. пер. 1789), принесший наибольшую известность Томасу Мору, содержащий описание идеального строя фантастического острова Утопия (греческий, буквально – «Нигдения», место, которого нет; это придуманное Мором слово стало впоследствии нарицательным).

Мор впервые в истории человечества изобразил общество, где ликвидирована частная (и даже личная) собственность и введено не только равенство потребления (как в раннехристианских общинах), но обобществлены производство и быт.

Утопия Золотая Книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и новом острове «Утопия».

zeichnung Hans Holbein d. J.

Дорогой Петр Эгидий, мне, пожалуй, и стыдно посылать тебе чуть не спустя год эту книжку о государстве утопийцев, так как ты, без сомнения, ожидал ее через полтора месяца, зная, что я избавлен в этой работе от труда придумывания; с другой стороны, мне нисколько не надо было размышлять над планом, а надлежало только передать тот рассказ Рафаила, который я слышал вместе с тобою. У меня не было причин и трудиться над красноречивым изложением, – речь рассказчика не могла быть изысканной, так как велась экспромтом, без приготовления; затем, как тебе известно, эта речь исходила от человека, который не столь сведущ в латинском языке, сколько в греческом, и чем больше моя передача подходила бы к его небрежной простоте, тем она должна была бы быть ближе к истине, а о ней только одной я в данной работе должен заботиться и забочусь.

Признаюсь, друг Петр, этот уже готовый материал почти совсем избавил меня от труда, ибо обдумывание материала и его планировка потребовали бы немало таланта, некоторой доли учености и известного количества времени и усердия; а если бы понадобилось изложить предмет не только правдиво, но также и красноречиво, то для выполнения этого у меня не хватило бы никакого времени, никакого усердия. Теперь, когда исчезли заботы, из‑за которых пришлось бы столько попотеть, мне оставалось только одно – просто записать слышанное, а это было уже делом совсем нетрудным; но все же для выполнения этого «совсем нетрудного дела» прочие дела мои оставляли мне обычно менее чем ничтожное количество времени. Постоянно приходится мне то возиться с судебными процессами (одни я веду, другие слушаю, третьи заканчиваю в качестве посредника, четвертые прекращаю на правах судьи), то посещать одних людей по чувству долга, других – по делам. И вот, пожертвовав вне дома другим почти весь день, я остаток его отдаю своим близким, а себе, то есть литературе, не оставляю ничего.

Действительно, по возвращении к себе надо поговорить с женою, поболтать с детьми, потолковать со слугами. Все это я считаю делами, раз это необходимо выполнить (если не хочешь быть чужим у себя в доме). Вообще надо стараться быть возможно приятным по отношению к тем, кто дан тебе в спутники жизни или по предусмотрительности природы, или по игре случая, или по твоему выбору, только не следует портить их ласковостью или по снисходительности из слуг делать господ. Среди перечисленного мною уходят дни, месяцы, годы. Когда же тут писать? А между тем я ничего не говорил о сне, равно как и обеде, который поглощает у многих не меньше времени, чем самый сон, – а он поглощает почти половину жизни. Я же выгадываю себе только то время, которое краду у сна и еды; конечно, его мало, но все же оно представляет нечто, поэтому я хоть и медленно, но все же напоследок закончил «Утопию» и переслал тебе, друг Петр, чтобы ты прочел ее и напомнил, если что ускользнуло от меня. Правда, в этом отношении я чувствую за собой известную уверенность и хотел бы даже обладать умом и ученостью в такой же степени, в какой владею своей памятью, но все же не настолько полагаюсь на себя, чтобы думать, что я не мог ничего забыть.

Именно, мой питомец Иоанн Клемент 2 , который, как тебе известно, был вместе с нами (я охотно позволяю ему присутствовать при всяком разговоре, от которого может быть для него какая‑либо польза, так как ожидаю со временем прекрасных плодов от той травы, которая начала зеленеть в ходе его греческих и латинских занятий), привел меня в сильное смущение. Насколько я припоминаю, Гитлодей 3 рассказывал, что Амауротский мост 4 , который перекинут через реку Анидр 5 , имеет в длину пятьсот шагов, а мой Иоанн говорит, что надо убавить двести; ширина реки, по его словам, не превышает трехсот шагов. Прошу тебе порыться в своей памяти. Если ты одних с ним мыслей, то соглашусь и я и признаю свою ошибку. Если же ты сам не припоминаешь, то я оставлю, как написал, именно то, что, по‑моему, я помню сам. Конечно, я приложу все старание к тому, чтобы в моей книге не было никакого обмана, но, с другой стороны, в сомнительных случаях я скорее скажу невольно ложь, чем допущу ее по своей воле, так как предпочитаю быть лучше честным человеком, чем благоразумным.

Впрочем, этому горю легко будет помочь, если ты об этом разузнаешь у самого Рафаила или лично, или письменно, а это необходимо сделать также и по другому затруднению, которое возникло у нас, не знаю, по чьей вине: по моей ли скорее, или по твоей, или по вине самого Рафаила. Именно, ни нам не пришло в голову спросить, ни ему – сказать, в какой части Нового Света расположена Утопия. Я готов был бы, разумеется, искупить это упущение изрядной суммой денег из собственных средств. Ведь мне довольно стыдно, с одной стороны, не знать, в каком море находится остров, о котором я так много распространяюсь, а с другой стороны, у нас находится несколько лиц, а в особенности одно, человек благочестивый и по специальности богослов, который горит изумительным стремлением посетить Утопию не из пустого желания или любопытства посмотреть на новое, а подбодрить и развить нашу религию, удачно там начавшуюся. Для надлежащего выполнения этого он решил предварительно принять меры к тому, чтобы его послал туда папа и даже чтобы его избрали в епископы утопийцам; его нисколько не затрудняет то, что этого сана ему приходится добиваться просьбами. Он считает священным такое домогательство, которое порождено не соображениями почета или выгоды, а благочестием.

Поэтому прошу тебя, друг Петр, обратиться к Гитлодею или лично, если ты можешь это удобно сделать, или списаться заочно и принять меры к тому, чтобы в настоящем моем сочинении не было никакого обмана или не было пропущено ничего верного. И едва ли не лучше показать ему самую книгу. Ведь никто другой не может наравне с ним исправить, какие там есть, ошибки, да и сам он не в силах исполнить это, если не прочтет до конца написанного мною. Сверх того, таким путем ты можешь понять, мирится ли он с тем, что это сочинение написано мною, или принимает это неохотно. Ведь если он решил сам описать свои странствия, то, вероятно, не захотел бы, чтобы это сделал я: во всяком случае, я не желал бы своей публикацией о государстве утопийцев предвосхитить у его истории цвет и прелесть новизны.

Впрочем, говоря по правде, я и сам еще не решил вполне, буду ли я вообще издавать книгу. Вкусы людей весьма разнообразны, характеры капризны, природа их в высшей степени неблагодарна, суждения доходят до полной нелепости. Поэтому несколько счастливее, по‑видимому, чувствуют себя те, кто приятно и весело живет в свое удовольствие, чем те, кто терзает себя заботами об издании чего‑нибудь, могущего одним принести пользу или удовольствие, тогда как у других вызовет отвращение или неблагодарность. Огромное большинство не знает литературы, многие презирают ее. Невежда отбрасывает как грубость все то, что не вполне невежественно; полузнайки отвергают как пошлость все то, что не изобилует стародавними словами; некоторым нравится только ветошь, большинству – только свое собственное. Один настолько угрюм, что не допускает шуток; другой настолько неостроумен, что не переносит остроумия; некоторые настолько лишены насмешливости, что боятся всякого намека на нее, как укушенный бешеной собакой страшится воды; иные до такой степени непостоянны, что сидя одобряют одно, а стоя – другое. Одни сидят в трактирах и судят о талантах писателей за стаканами вина, порицая с большим авторитетом все, что им угодно, и продергивая каждого за его писание, как за волосы, а сами меж тем находятся в безопасности и, как говорится в греческой поговорке, вне обстрела. Эти молодцы настолько гладки и выбриты со всех сторон, что у них нет и волоска, за который можно было бы ухватиться. Кроме того, есть люди настолько неблагодарные, что и после сильного наслаждения литературным произведением они все же не питают никакой особой любви к автору. Они вполне напоминают этим тех невежливых гостей, которые, получив в изобилии богатый обед, наконец сытые уходят домой, не принеся никакой благодарности пригласившему их. Вот и затевай теперь на свой счет пиршество для людей столь нежного вкуса, столь разнообразных настроений и, кроме того, для столь памятливых и благодарных.

А все же, друг Петр, ты устрой с Гитлодеем то, о чем я говорил. После, однако, у меня будет полная свобода принять по этому поводу новое решение. Впрочем, покончив с трудом писания, я, по пословице, поздно хватился за ум; поэтому, если это согласуется с желанием Гитлодея, я в дальнейшем последую касательно издания совету друзей, и прежде всего твоему.

Прощайте, милейший Петр Эгидий и твоя прекрасная супруга, люби меня по‑прежнему, я же люблю тебя еще больше прежнего.

источник

Описание и краткое содержание «Утопия» читать бесплатно онлайн.

Золотая Книга, столь же полезная, как забавная,

о наилучшем устройстве государства и новом острове «Утопия».

zeichnung Hans Holbein d. J.

Томас Мор шлет привет Петру Эгидию[1]

Дорогой Петр Эгидий, мне, пожалуй, и стыдно посылать тебе чуть не спустя год эту книжку о государстве утопийцев, так как ты, без сомнения, ожидал ее через полтора месяца, зная, что я избавлен в этой работе от труда придумывания; с другой стороны, мне нисколько не надо было размышлять над планом, а надлежало только передать тот рассказ Рафаила, который я слышал вместе с тобою. У меня не было причин и трудиться над красноречивым изложением, — речь рассказчика не могла быть изысканной, так как велась экспромтом, без приготовления; затем, как тебе известно, эта речь исходила от человека, который не столь сведущ в латинском языке, сколько в греческом, и чем больше моя передача подходила бы к его небрежной простоте, тем она должна была бы быть ближе к истине, а о ней только одной я в данной работе должен заботиться и забочусь.

Признаюсь, друг Петр, этот уже готовый материал почти совсем избавил меня от труда, ибо обдумывание материала и его планировка потребовали бы немало таланта, некоторой доли учености и известного количества времени и усердия; а если бы понадобилось изложить предмет не только правдиво, но также и красноречиво, то для выполнения этого у меня не хватило бы никакого времени, никакого усердия. Теперь, когда исчезли заботы, из-за которых пришлось бы столько попотеть, мне оставалось только одно — просто записать слышанное, а это было уже делом совсем нетрудным; но все же для выполнения этого «совсем нетрудного дела» прочие дела мои оставляли мне обычно менее чем ничтожное количество времени. Постоянно приходится мне то возиться с судебными процессами (одни я веду, другие слушаю, третьи заканчиваю в качестве посредника, четвертые прекращаю на правах судьи), то посещать одних людей по чувству долга, других — по делам. И вот, пожертвовав вне дома другим почти весь день, я остаток его отдаю своим близким, а себе, то есть литературе, не оставляю ничего.

Действительно, по возвращении к себе надо поговорить с женою, поболтать с детьми, потолковать со слугами. Все это я считаю делами, раз это необходимо выполнить (если не хочешь быть чужим у себя в доме). Вообще надо стараться быть возможно приятным по отношению к тем, кто дан тебе в спутники жизни или по предусмотрительности природы, или по игре случая, или по твоему выбору, только не следует портить их ласковостью или по снисходительности из слуг делать господ. Среди перечисленного мною уходят дни, месяцы, годы. Когда же тут писать? А между тем я ничего не говорил о сне, равно как и обеде, который поглощает у многих не меньше времени, чем самый сон, — а он поглощает почти половину жизни. Я же выгадываю себе только то время, которое краду у сна и еды; конечно, его мало, но все же оно представляет нечто, поэтому я хоть и медленно, но все же напоследок закончил «Утопию» и переслал тебе, друг Петр, чтобы ты прочел ее и напомнил, если что ускользнуло от меня. Правда, в этом отношении я чувствую за собой известную уверенность и хотел бы даже обладать умом и ученостью в такой же степени, в какой владею своей памятью, но все же не настолько полагаюсь на себя, чтобы думать, что я не мог ничего забыть.

Именно, мой питомец Иоанн Клемент[2], который, как тебе известно, был вместе с нами (я охотно позволяю ему присутствовать при всяком разговоре, от которого может быть для него какая-либо польза, так как ожидаю со временем прекрасных плодов от той травы, которая начала зеленеть в ходе его греческих и латинских занятий), привел меня в сильное смущение. Насколько я припоминаю, Гитлодей[3] рассказывал, что Амауротский мост[4], который перекинут через реку Анидр[5], имеет в длину пятьсот шагов, а мой Иоанн говорит, что надо убавить двести; ширина реки, по его словам, не превышает трехсот шагов. Прошу тебе порыться в своей памяти. Если ты одних с ним мыслей, то соглашусь и я и признаю свою ошибку. Если же ты сам не припоминаешь, то я оставлю, как написал, именно то, что, по-моему, я помню сам. Конечно, я приложу все старание к тому, чтобы в моей книге не было никакого обмана, но, с другой стороны, в сомнительных случаях я скорее скажу невольно ложь, чем допущу ее по своей воле, так как предпочитаю быть лучше честным человеком, чем благоразумным.

Впрочем, этому горю легко будет помочь, если ты об этом разузнаешь у самого Рафаила или лично, или письменно, а это необходимо сделать также и по другому затруднению, которое возникло у нас, не знаю, по чьей вине: по моей ли скорее, или по твоей, или по вине самого Рафаила. Именно, ни нам не пришло в голову спросить, ни ему — сказать, в какой части Нового Света расположена Утопия. Я готов был бы, разумеется, искупить это упущение изрядной суммой денег из собственных средств. Ведь мне довольно стыдно, с одной стороны, не знать, в каком море находится остров, о котором я так много распространяюсь, а с другой стороны, у нас находится несколько лиц, а в особенности одно, человек благочестивый и по специальности богослов, который горит изумительным стремлением посетить Утопию не из пустого желания или любопытства посмотреть на новое, а подбодрить и развить нашу религию, удачно там начавшуюся. Для надлежащего выполнения этого он решил предварительно принять меры к тому, чтобы его послал туда папа и даже чтобы его избрали в епископы утопийцам; его нисколько не затрудняет то, что этого сана ему приходится добиваться просьбами. Он считает священным такое домогательство, которое порождено не соображениями почета или выгоды, а благочестием.

Поэтому прошу тебя, друг Петр, обратиться к Гитлодею или лично, если ты можешь это удобно сделать, или списаться заочно и принять меры к тому, чтобы в настоящем моем сочинении не было никакого обмана или не было пропущено ничего верного. И едва ли не лучше показать ему самую книгу. Ведь никто другой не может наравне с ним исправить, какие там есть, ошибки, да и сам он не в силах исполнить это, если не прочтет до конца написанного мною. Сверх того, таким путем ты можешь понять, мирится ли он с тем, что это сочинение написано мною, или принимает это неохотно. Ведь если он решил сам описать свои странствия, то, вероятно, не захотел бы, чтобы это сделал я: во всяком случае, я не желал бы своей публикацией о государстве утопийцев предвосхитить у его истории цвет и прелесть новизны.

Впрочем, говоря по правде, я и сам еще не решил вполне, буду ли я вообще издавать книгу. Вкусы людей весьма разнообразны, характеры капризны, природа их в высшей степени неблагодарна, суждения доходят до полной нелепости. Поэтому несколько счастливее, по-видимому, чувствуют себя те, кто приятно и весело живет в свое удовольствие, чем те, кто терзает себя заботами об издании чего-нибудь, могущего одним принести пользу или удовольствие, тогда как у других вызовет отвращение или неблагодарность. Огромное большинство не знает литературы, многие презирают ее. Невежда отбрасывает как грубость все то, что не вполне невежественно; полузнайки отвергают как пошлость все то, что не изобилует стародавними словами; некоторым нравится только ветошь, большинству — только свое собственное. Один настолько угрюм, что не допускает шуток; другой настолько неостроумен, что не переносит остроумия; некоторые настолько лишены насмешливости, что боятся всякого намека на нее, как укушенный бешеной собакой страшится воды; иные до такой степени непостоянны, что сидя одобряют одно, а стоя — другое. Одни сидят в трактирах и судят о талантах писателей за стаканами вина, порицая с большим авторитетом все, что им угодно, и продергивая каждого за его писание, как за волосы, а сами меж тем находятся в безопасности и, как говорится в греческой поговорке, вне обстрела. Эти молодцы настолько гладки и выбриты со всех сторон, что у них нет и волоска, за который можно было бы ухватиться. Кроме того, есть люди настолько неблагодарные, что и после сильного наслаждения литературным произведением они все же не питают никакой особой любви к автору. Они вполне напоминают этим тех невежливых гостей, которые, получив в изобилии богатый обед, наконец сытые уходят домой, не принеся никакой благодарности пригласившему их. Вот и затевай теперь на свой счет пиршество для людей столь нежного вкуса, столь разнообразных настроений и, кроме того, для столь памятливых и благодарных.

А все же, друг Петр, ты устрой с Гитлодеем то, о чем я говорил. После, однако, у меня будет полная свобода принять по этому поводу новое решение. Впрочем, покончив с трудом писания, я, по пословице, поздно хватился за ум; поэтому, если это согласуется с желанием Гитлодея, я в дальнейшем последую касательно издания совету друзей, и прежде всего твоему.

источник

Томас Мор «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии»

Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии

Libellus aureus nec minus salutaris quam festivus de optimo reipublicae statu deque nova insula Utopia

Другие названия: Утопия / Utopia

Язык написания: английский

Перевод на русский: А.Г. Генкель, Н.А. Макшеева (Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии), 1905 — 1 изд. А.Г. Генкель (Утопия), 1923 — 1 изд. А. Дейч (Утопия), 1931 — 1 изд. А. Малеин (Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии), 1935 — 1 изд. А. Малеин, Ф. Петровский (Утопия, Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии), 1953 — 5 изд. З.Е. Александрова (Новая Атлантида), 1971 — 1 изд. Ю. Каган (Весьма полезная, а также и занимательная, поистине золотая книжечка о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия мужа известнейшего и красноречивейшего Томаса Мора, гражданина и шерифа славного города Лондона), 1978 — 2 изд.

• Жанры/поджанры: Фантастика( Утопия )
• Общие характеристики: Социальное | Философское
• Место действия: Наш мир (Земля)( Не найденные (вымышленные) континенты, земли, страны )
• Время действия: Эпоха географических открытий (15-16 века)
• Линейность сюжета: Линейный с экскурсами
• Возраст читателя: Любой

Моряку Рафаилу Гитлодею удаётся побывать на удивительном острове Утопия. По его словам он прожил там целых пять лет и остался бы насовсем, если бы им не руководило желание поведать об этой стране всему человечеству.

Обозначения: циклы романы повести графические произведения рассказы и пр.

Издания на иностранных языках:

Прочел книгу Мора и очень сильно удивился. Насколько же сильно изменилось со времен Мора представление о том, что хорошо для человека, а что плохо. Мне, например, жителю XXI века, книга Мора, положившая началу целому жанру утопий, вовсе не кажется утопией (вот такой вот неважный каламбур). Скорее наоборот. Жить в обществе, описанном Мором, очень не хотелось бы. Всякие прелести, вроде эвтаназии для больных и дряхлых, принудительной трудовой повинности, по которой вы должны, как минимум 2 года отработать земледельцем, да и после этого вас могут во время уборки урожая отправлять на поля. «У всех мужчин и женщин есть одно общее занятие — земледелие, от которого никто не избавлен». Но с другой стороны, работают утопийцы строго по 6 часов в день, а всю грязную, тяжелую и опасную работу выполняют рабы.

Утопия Мора — это даже не государство в привычном значении этого слова, а человеческий муравейник. Жить вы будете в стандартных домах, причем спустя десять лет, вы будете меняться жильем с другими семьями по жребию. Дом, не дом, а скорее общежитие, в котором живут много семей, небольшая первичная ячейка местного самоуправления, возглавляемая выборным руководителем, сифогрантом или филархом. Ведут, естественно, общее хозяйство, кушают вместе, все дела решаются совместно. Существуют жесткие ограничения на свободу передвижений, в случае нескольких случаев самовольной отлучки вас накажут — сделав рабом. Очень строгое отношение к тунеядцам — каждый гражданин или работает на земле или должен овладеть неким ремеслом (причем, полезным ремеслом). Только избранные, выказавшие особые способности, освобождены от труда и могут стать учеными или философами. Все носят одинаковую, самую простую, одежду из грубого сукна, причем, занимаясь делом, человек снимает одежду, дабы не износить ее, и надевает грубые шкуры или кожи. Нет никаких излишеств, все только самое необходимое. Пищу все делят поровну, причем все излишки отдают другим, а лучшие продукты передают в госпитали. Денег нет, а накопленные государством богатства, держат в виде долговых обязательств в других странах. Те же запасы золота и серебра, которые есть в самой Утопии, пускают на изготовление ночных горшков, помойных лоханей, а также для создания позорных цепей и обручей, которые навешивают на преступников в виде наказания. Все это, по мысли Мора, должно уничтожить у граждан тягу к стяжательству.

Как мне кажется, остров, описанный Мором — это какое-то доведенное до исступления понятие колхозов. Плюс рабство. Кстати, рабство, описанное Мором, будем честны, не совсем то рабство, которое мы знаем. Во-первых, дети рабов не считаются рабами. Кроме того рабом становиться пленный, захваченный в бою, но не становиться пленный, сдавшийся сам. Рабы пополняются за счет собственных преступников (самое страшное наказание в Утопии, не смертная казнь, а обращение в рабство) и за счет преступников из других стран, приговоренных к смертной казни, которых утопийцы выкупают за деньги. Также рабом может стать добровольно любой пришлый человек. Он будет содержаться в более мягких условиях, а также в отличие от других рабов, может покинуть Утопию в любой момент. В таком случае, ему обязательно выплатят деньги за отработанный им срок.

Вообще, автор крайне рассудочный и практичный человек. Во-многом, к социальным отношениям в придуманном им обществе он подходит как инженер, создающий наиболее эффективный механизм. Например, то, что утопийцы предпочитают не воевать, а подкупать своих противников. Или, например, обычай, когда люди, выбирающие себе пару для брака, обязаны рассматривать его или ее обнаженными. Удивительно также, что Мор — убежденный и глубоко верующий католик, канонизированный в святые, сделал придуманных им утопийцев необыкновенно терпимыми к вере. Можно исповедовать любую веру, единственное, что считается предосудительным — это атеизм. «Мыслящего иначе они не признают даже человеком, так как подобная личность приравняла возвышенную часть своей души к презренной и низкой плоти зверей. Такого человека они не считают даже гражданином, так как он, если бы его не удерживал страх, не ставил бы ни во что все уставы и обычаи. . Поэтому человеку с таким образом мыслей утопийцы не оказывают никакого уважения, не дают никакой важной должности и вообще никакой службы. Его считают везде за существо бесполезное и низменное. Но его не подвергают никакому наказанию в силу убеждения, что никто не волен над своими чувствами».

Самое необычное, что меня поразило в книге — это противоречие в отношении утопийцев к войне. С одной стороны, «. они сильно гнушаются войною», а с другой вот такая вот цитата:

«Ну, а если народная масса увеличится более надлежащего на всем острове, то они выбирают граждан из всякого города и устраивают по своим законам колонию на ближайшем материке, где только у туземцев имеется излишек земли, и притом свободной от обработки; при этом утопийцы призывают туземцев и спрашивают, хотят ли те жить вместе с ними. В случае согласия утопийцы легко сливаются с ними, используя свой уклад жизни и обычаи; и это служит ко благу того и другого народа. Своими порядками утопийцы достигают того, что та земля, которая казалась раньше одним скупой и скудной, является богатой для всех. В случае отказа жить по их законам утопийцы отгоняют туземцев от тех пределов, которые избирают себе сами. В случае сопротивления они вступают в войну. Утопийцы признают вполне справедливой причиной для войны тот случай, когда какой-либо народ, владея попусту и понапрасну такой территорией, которой не пользуется сам, отказывает все же в пользовании и обладании ею другим, которые по закону природы должны питаться от нее.». Поразительное отношение. И это пишет человек, которого учебники относят к гуманистам.

Мне кажется, что Утопия не имеет будущего. В этом обществе нет резона двигаться вперед, развивать науку и технологии. Да и зачем? Ведь все прекрасно и так, жизнь идет, граждане довольны.

Мор препарирует в своей книге исключительно социальные и политические аспекты Утопии. Утопийцы не используют каких-либо удивительных технологий или изобретений. За исключением инкубатора для разведения кур. Мор был юристом, философом, как сказали бы сейчас, политологом, но не ученым.

Читать книгу было интересно и легко, если не считать несколько тяжеловесный стиль повествования. Вдвойне интересно ознакомиться с идеями Мора человеку из Союза Советских Социалистических Республик. Ведь считается, что Мор стоял у истоков социалистической мысли.

Sad but true: одна из известнейших утопий в человеческой истории на поверку оказывается верхом популизма и демагогии, а тяжеловесный, сухой стиль Мора, склонного использовать такие сложносочиненные предложения, которым позавидовал бы сам Лев Толстой, и повторять одну и ту же мысль несколько раз подряд, только ухудшают восприятие и затрудняют чтение. Лексикон у автора на удивление современный, сложностей с пониманием не возникает, а вот манера строить предложения просто убивает.

Про сути, сочинение Томаса Мора — члена парламента в 26 лет, лорд-канцлера Англии, врага Мартина Лютера и Генриха VIII — делится на две части. В первой он точно и подробно описывает проблемы королевства (огораживание, массовое нищенство и высокий уровень преступности, непроизводительность высших сословий, государственные репрессии и налоговое давление как ответ на любые возникающие проблемы) и дает неплохие, хотя и трудно осуществимые (это обстоятельство он сам косвенно признает) советы по исправлению наиболее серьезных трудностей. Во второй части он описывает некое государство Утопия, якобы существующее где-то в Западном полушарии.

Очень быстро понимаешь, что воспринимать описание этого государства как-то по-другому, нежели сферического идеала в вакууме, почти невозможно. Мор скорее рассказывает, как бы ему хотелось, чтобы все было устроено, нежели хоть как-то работающую модель государственного управления. В целом вся утопия является набором противоречащих параграфов, когда описанное в одной главе противоположно описанному в другой, и более смахивает на антиутопию, особенно если внимательно приглядываться к деталям.

Население носит одинаковую одежду одинакового цвета, живет в одинаковых домах, горожан регулярно гоняют в сельскую местность «на картошку», каждые десять лет люди меняют дома, денег — естественно — нет, как и частной собственности, зато есть рабство (являющееся наказанием за почти любое нарушение). Общество имеет вид кастового деления — если твой отец был дворником, то и ты тоже будешь; указана возможность получить иное образование и сменить профессию, но учитывая, что все выполняют те работы, что по мнению начальства нужны стране, подобная возможность сродни филькиной грамоте. Государство сильно фортифицировано — как вообще, так и каждый город в отдельности, при том, что не воюет уже полтораста лет — со времен основания неким Утопусом (да-да, греческий здесь ни при чем), а если воюет, то использует наемников — своей армии нет. За границы своего города просто так выехать нельзя — нужно разрешение от местного начальства и паспорт от князя. Вместо одной религии — множество сект, однако живут они (ясен пень) в мире и согласии. Чиновничий аппарат скорее подходит кочевому племени, нежели развитому государству: группы семей (семья здесь вообще основная единица деления, при том, что четко ограничена по количеству: лишние члены отправляются в другие семьи) делегируют наверх своих представителей, те в свою очередь выбирают самого главного. Очевидно, что подобная откровенно социалистическая система экономики и управления не может существовать без разветвленного и мощного аппарата принуждения, но Мор, понятно, ни о чем таком не пишет (как и о том, какой стимул у населения делать вообще что-нибудь) — это же идеальное государство.

Фактически Мор пытался описать вечную мечту человечества (и его опыт несомненно повлиял на все поколения социалистов — от Сен-Симона и Фурье до Маркса и Плеханова)- коммунизм: от каждого по способностям, каждому по потребностям, труд как не просто осознанная необходимость, но каждодневная привычка и т.д и т.п, однако настолько запутался в желании объять необъятное, что под его пером она выглядит крайне скучно и убого. Даже начинаешь радоваться, что живешь в нашем неблагополучном и несовершенном мире, населенным живыми людьми, а не серыми фанерными куколками.

Конечно, времена сейчас совсем не те, что пятьсот лет назад, и я тщетно пытался представить себя одним из тех людей, кто читал эту книгу тогда. Поверьте, это просто невозможно.

Так вот, если тому человеку, кто бы он ни был, данная книга понравилась, скажем так, произвела впечатление, то лично меня она чуть было не усыпила (хотя, возможно, в этот день я просто не выспался). Нет, я ни в коем случае не стану говорить, что этот роман плох. Я даже скажу, что он замечателен. Но. Для современного читателя. Язык, во-первых, не тот, что мы привыкли воспринимать сейчас (во всяком случае, полное отсутствие диалогов как-то угнетает), а во-вторых, слишком уж идеи утопического острова Утопии кажутся мрачными. И опять же, повторюсь, это сейчас, в наш век, в век расслабленности и спокойствия. Однако, Мор понимал своё общество гораздо лучше нас с вами, то есть, тех, которые не могут понять принципы даже нашего современного общества, что уж говорить про Моровские времена. и знал, что нужно людям той эпохи. Знал, что им не нужны войны, не нужны тиранические условия существования, когда чуть ли не каждого ленивого вели на эшафот. И остров Утопия был идеальным местом существования.

А сейчас. Сейчас мы лучше поживём с вами так, как живём (я не говорю, что живём мы просто отлично, но уж лучше так), правда? И не надо нам никаких Утопий, спасибо большое. Хотя роман всё равно классика, ценности просто не имеющая.

500 лет прошло с момента написания книги. Пол тысячи лет. И ничего не изменилось, кроме отношения к рабству. Тамошний мир был немыслим без рабства, поэтому оставим эту тему любителям экономического анализа и рассуждений на тему: «смог бы тот мир без рабства вообще существовать?» Но дальше мы видим простую человеческую мечту о справедливости. О добром всеобщем порыве к созданию и сохранению порядочного, честного мира. Читал книгу исключительно для того, чтобы окунуться в мир того времени, ведь наши выдумки не сильно отходят от реальности, даже если мы понапридумываем варп двигатели и межзвёздные перелёты. И был поражён тому, насколько по обывательски простое желание справедливости нисколько не изменилось. В письме мы видим обвинение власти, как это и принято сейчас, и в утопии мы видим мечту об обществе которое будучи однажды ладно устроено боле не разваливается. В общем обязательно к прочтению для всех, потому что раскрывает немного истинного устройства человека и неизменность этого устройства за 500 лет.

Один персонаж Зощенко считал, что слово «Утопия» происходит от слова «утопить». Часто, когда я читаю старинные утопии, я готова согласиться с этим персонажем. Вот и книга Томаса Мора описывает не самое уютное общество на свете. Отсутствие частной собственности, добровольно-принудительный труд в сельском хозяйстве, затруднительные разводы, жестокие наказания за внебрачную связь, люди, воспитанные так, чтобы сами не просят лишнего на общественных складах. Есть на острове и эвтаназия. Есть и войны. «Они затевают войну когда жалеют какой-нибудь народ, угнетенный тиранией». Что-то вспоминаются СССР в Афганистане и США в Ираке. Только женщины занимаются приготовлением пищи — нет ли здесь сексизма?

Но перечитаем первые страницы книги, про то, как «овцы пожирают людей». Для первых читателей Мора страна, где никто не голодает, где физическим трудом занимаются только шесть часов в сутки, где войны предпочитают выигрывать подкупом, а не кровью своих солдат, где есть сказочная свобода религии («в одном городе почитают Солнце, в другом Луну. »), где аскетизм не в чести — поистине блаженная страна.

Читал и было полное ощущение, что читаю не утопию, а антиутопию. Хотя какой еще идеал мог быть у юриста тюдоровской Англии? Превентивные войны, провокации, подкуп и рабство. Логично и практично до тошноты.

Давайте рассмотрим данное произведение с точки зрения обыкновенной литературной фантастики. Вывод один, никакого отношения роман к ней не имеет. Обычное философское произведение в стиле «Как нам реорганизовать рабкрин». Первая часть, даже понравилась, описание поведения чиновников, практически один к одному — современное поведение. Чиновники не меняются ни при какой власти, ни в какое время, это особое племя, которое хранит свои традиции и достигает своих целей при любой идеологии. Вторая часть, описание идеального устройства государства. Прочитал и вспомнил, во время моей юности коммунисты строили аналогичное общество, но в отличие от Томаса Мора, они понимали и стремились создать нового человека — строителя коммунизма. Самое забавное, что мы смеялись, но строили, не верили, но говорили, что свято верим. Одним словом, роман хорош, но интересен лишь, как философское направление исторического развития человеческой мысли.

Только что прочитал в Библиотеке фантастики выпуск 15 за 1989 г.

Тяжелый стиль повествования скорее всего из-за неграмотных переводчиков. Я сначала удивился почему стиль первой беседы отличается от второй. Только потом посмотрев в оглавление увидел, что переводом занимались два человека. Очень часто взяв в руки книгу иностранного автора натыкаешь на огромное кол-во дееприч. и прич. оборотов и отглагольныз прилагательных, которые отяжеляют текст как пудовая гиря.

Книгу должен прочитать каждый чиновник. Количество идей по управлению гос-вом зашкаливает. Я их в будущем все выпишу.

Так же я не совсем понимаю, почему вам не хотелось бы жить в таком Государстве?

А никто не обратил внимания на то, что «праздность-мать всех пороков»? Дети заняты всё время, когда не спят! Обязательное образование, а после — развитие способностей и талантов, обучение всему полезному у всех, кто может обучить. Идея дворцов пионеров.

Причём очевидно, что постоянный родительский надзор невозможен, и наставлять всех детей здесь имеют право все взрослые.

Не нравится? Но не представишь себе юного утопийца с сигаретой в зубах, матерящегося в ответ на замечание.

Ещё в юности заметил, как похож остров Утопия на миры, создаваемые воспалёнными спорами молодёжи на кухнях под портвешок 😉

Особенно в 80-е, когда «мы были молодыми и чушь прекрасную несли».

Перечитываешь и вдруг временами слышишь голоса Жириновского и Зюганова, а также. spy:

Levenets Lev, а что тут непонятного?

Ведь в Утопии человека ценят за то, что он УМЕЕТ.

А в нашем счастливом мире = за то, что ИМЕЕТ.

Слишком многие готовы хоть душу заложить = лишь бы выглядеть круче соседа. Лиши их такой надежды = и рай покажется адом!

источник

Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии

Чтение этой книги очень часто сталкивало меня с разнообразными советскими реалиями такими как:
лагеря, детский труд на полях во время учебы, «все общее», поощрение «шестерок», а также идея избирательного права и многое другое.
Так же мне понятно создание автором идеального государства, ведь о свободе слова в 16 веке не могло быть и речи, а возможность изобразить его на бумаге хоть какой-то выход. Но к сожалению попытки осуществить идеи автора в реальность не увенчались успехом.
А теперь самое интересное. При чтении мне попалось предположение о том, что неплохая бы была идея дать возможность преступникам укрыться в соборах и храмах. Так вот на этом основывалась предыдущая прочитанная мною книга «Собор Парижской Богоматери», в которой собор стал «убежищем» для Эсмеральды.
Но в общем и целом прекрасная книга об истории, но плоха в возможности осуществления написанного в ней.

Чтение этой книги очень часто сталкивало меня с разнообразными советскими реалиями такими как:
лагеря, детский труд на полях во время учебы, «все общее», поощрение «шестерок», а также идея избирательного права и многое другое.
Так же мне понятно создание автором идеального государства, ведь о свободе слова в 16 веке не могло быть и речи, а возможность изобразить его на бумаге хоть какой-то выход. Но к сожалению попытки осуществить идеи автора в реальность не увенчались успехом.
А теперь самое интересное. При чтении мне попалось предположение о том, что неплохая бы была идея дать возможность преступникам укрыться в соборах и храмах. Так вот на этом основывалась предыдущая прочитанная мною книга «Собор Парижской Богоматери», в которой собор стал «убежищем» для Эсмеральды.
Но в общем и… Развернуть

«Утопия» — книга Томаса Мора, написанная в 1516 году. Томас Мор — английский философ-гуманист, отразивший в данном произведении свои взгляды на идеальное устройство государства. Боясь цензуры, Мор открыто не выставлял свои идеи, а перенес все действо книги на несуществующий остров «Утопия», а рассказ о нем вложил в уста путешественника Гитлодея. Имя этого героя переводится как «пустая болтовня» (первая часть) и «опытный», «сведущий» (вторая часть), тем самым автор хотел подчеркнуть, что речь идет о нереальном человеке. Таких интересных неологизмов во всей книге встречается множество, и благодаря им Мору удается вложить в содержание произведения намек о нереальности событий.

Всю книгу можно разделить на 2 части, хотя они там прямо не выделяются. 1 часть — это критика Гитлодея существующего государственного устройства, обоснованности войн, духовенства, неравенства слоев населения по доходу и объему выполняемых работ, прихотей властей.

2 часть повествует о взглядах Мора на идеальное государство, в котором отсутствуют частная собственность, как первоисточник неравенства, и деньги, процветают демократия, равноправие и равномерность распределения ресурсов, международная торговля строго ограничена, а поликонфессиональное общество свое свободное время проводит в изучении ремесел и наук, в том числе военных.

В начале чтения ожидала, что книга — это трудный философский трактат, но мои ожидания не сбылись. Произведение доступно для понимания и легко читается. Некоторые из идей Мора из первой части книги, перенося их на современный мир, вполне обоснованны, а вот выполнение условий из второй части до сих пор утопия.

«Утопия» — книга Томаса Мора, написанная в 1516 году. Томас Мор — английский философ-гуманист, отразивший в данном произведении свои взгляды на идеальное устройство государства. Боясь цензуры, Мор открыто не выставлял свои идеи, а перенес все действо книги на несуществующий остров «Утопия», а рассказ о нем вложил в уста путешественника Гитлодея. Имя этого героя переводится как «пустая болтовня» (первая часть) и «опытный», «сведущий» (вторая часть), тем самым автор хотел подчеркнуть, что речь идет о нереальном человеке. Таких интересных неологизмов во всей книге встречается множество, и благодаря им Мору удается вложить в содержание произведения намек о нереальности событий.

Всю книгу можно разделить на 2 части, хотя они там прямо не выделяются. 1 часть — это критика Гитлодея существующего… Развернуть

Утопия это место, которого не может быть по определению. Томас Мор, будучи опытным юристом, а впоследствии и Лордом-канцлером не мог этого не понимать, поэтому его книгу об идеальном государстве, вышедшую в 1516 году, следует воспринимать как описание модели. Что нужно, чтобы избавить общество от пороков, а людей от нужды? Итак:

Зависть ведёт к разнообразным преступлениям, начиная от банальной кражи и заканчивая убийством. Кроме того зависть таким образом ввергает общество в хаос. Пожалуй, наиболее популярным решением для искоренения зависти в идеальном обществе является всеобщее равенство. Да-да, да здравствует коммунизм! Мор был сторонником создания абсолютно одинаковых городов, одежд и распределяемых благ. Роскошь отрицалась, а драгоценные, но непрактичные металлы типа золота шли на изготовление оков для рабов, ночных горшков и детских игрушек. Общество живёт по принципу «ничего лишнего», стараясь максимально приблизиться к полной автономии.

Форма правления Утопии основывается на выборном парламенте и пожизненно избираемом князе, который однако может быть смещён при злоупотреблении властью. Каждые тридцать семей выбирают своего представителя (сифогранта), из числа которых затем выбираются представители более высокого ранга (траниборы), которые входят в сенат, состоящий при князе. Сифогранты при этом составляют как бы нижнюю палату парламента и избираются ежегодно. Траниборы также могут быть переизбраны каждый год, но лишь при необходимости. Князь же выбирается всеми представителями парламента из числа одной из 4 кандидатур, предложенных горожанами. Таким образом среди заложенных Мором принципов идеального правления можно назвать выборность, сменяемость и высокий уровень прямого участия граждан.

3. Универсальное всеобщее образование

В Утопии все граждане должны были быть универсальными специалистами. Обязательное земледелие плюс ремесло по выбору. 6-часовой рабочий день и научные лекции в свободное время. Учёные от трудов освобождаются, чтобы нести просвещение в массы. Ну и женщины получают равные права с мужчинами. Идиллия.

Что касается внешней политики, то она ограничивается фактически только созданием колоний при перенаселении острова, торговлей излишками и защитой союзников (ну и себя, разумеется). Жизнь граждан в случае военных конфликтов бережётся до последнего, а золото используется для покупки наёмников или откупа от противника. В крайнем случае все жители Утопии будут сражаться до последнего.

Мор (профессиональный юрист) придерживается позиции, что чем меньше законов, тем лучше. Если споры и прегрешения не могут решиться внутри семьи, то их выносят на рассмотрение совета, который может отправить преступника либо во временное рабство, что означает обязательные работы и пониженный общественный статус, либо осудить на казнь. Законы по этой причине должны быть немногочисленны и понятны, а всё остальное от лукавого.

Если кратко, то «верь сам и дай верить другим». Все религии разрешены, для удобства Бог для всех религий именуется Митрой, чтобы не оскорбить чувства верующих. Насильственная пропаганда своей религии запрещена. Атеизм не поощряется, но и не запрещается. Жить можно.

Мы наш, мы новый мир построим?

Собственно, в первой части книги, предшествующей описанию Утопии, Мор сразу отвечает, что нет. Он прекрасно осознаёт бесполезность вмешательства философов-идеалистов в реальные дела (что не мешает ему впоследствии поплатиться головой за подтверждение этой истины). Короли склонны думать только о приращении своих богатств и территорий, люди остаются немощными в своей алчности, а церковники уже давно позабыли о заветах Христа.

Надо сказать, что Мор во многом черпал вдохновение из «Государства» Платона и мыслей Эразма Роттердамского, который был крупнейшим интеллектуалом того времени. Создание «Утопии», пожалуй, ознаменовало собой то, что существующая государственная система переделке не подлежит, а «государство будущего» продолжает оставаться местом, которого нет. У-топией. Тем не менее Мор пытался хотя бы немного подкорректировать несовершенную систему, чтобы сделать её чуть менее вредоносной. 6 июля 1535 года Томас Мор был обезглавлен по приказу Генриха VIII, короля Англии.

Утопия это место, которого не может быть по определению. Томас Мор, будучи опытным юристом, а впоследствии и Лордом-канцлером не мог этого не понимать, поэтому его книгу об идеальном государстве, вышедшую в 1516 году, следует воспринимать как описание модели. Что нужно, чтобы избавить общество от пороков, а людей от нужды? Итак:

Зависть ведёт к разнообразным преступлениям, начиная от банальной кражи и заканчивая убийством. Кроме того зависть таким образом ввергает общество в хаос. Пожалуй, наиболее популярным решением для искоренения зависти в идеальном обществе является всеобщее равенство. Да-да, да здравствует коммунизм! Мор был сторонником создания абсолютно одинаковых городов, одежд и распределяемых благ. Роскошь отрицалась, а драгоценные, но непрактичные металлы… Развернуть

1. Нет частной собственности. Семья есть. Государство тоже имеется. К сожалению.

2. Дома меняются по жребию каждые десять лет. Надо бы каждую неделю.

3. Земледелием занимаются все без исключения; плюс каждый еще осваивает какую-нибудь полезную специальность, например, выделывает лен. Мрак.

4. Рабочий день – шесть часов. Многовато.

5. В свободное время все предпочитают заниматься науками. Посмотрю я, какими они там науками будут заниматься после земледелия с выделкой льна. Смешно.

6. Исключениям даруется свыше освобождение от работы в пользу основательного изучения науки. И на том спасибо. Хотя наверняка не тем даруется. И не теми.

7. Все утопает в садах. Утопия, не утопающая в садах – не утопия. Одобряю.

8. В беспредельном количестве выращиваются цыплята. Неплохо. Виноград тоже имеется. Еще лучше.

9. Женщины в основном равноправны с мужчинами. Гуд.

10. Атеизм не запрещен, но атеистов все презирают и даже не считают их гражданами. Ничтожества, придурки безбожные. Но, если уж они так хотят… Уроды, вот бы на костер их всех. Но – нет, пусть, раз уж они.. не будем препятствовать. Безбожные твари. Отщепенцы поганые.

11. Счастье жизни — в духовной свободе и образовании. Ага, — и в прилагающемся к ним атеизме:)

12. Каждый обед и ужин начинается с какого-либо нравоучительного чтения. Увольте, пожалуйста.

13. Из золота делаются ночные горшки и тому подобное. Оригинально.

14. Книги Платона на острове есть. Аристотель, Гомер, Софокл. В общем, жить можно.

15. Книги эти были завезены со стороны, сами утопийцы ничего подобного написать не смогли. Тоже мне – утопия! Всем – в Грецию (желательно – в древнюю), вот там утопия — так утопия!

1. Нет частной собственности. Семья есть. Государство тоже имеется. К сожалению.

2. Дома меняются по жребию каждые десять лет. Надо бы каждую неделю.

3. Земледелием занимаются все без исключения; плюс каждый еще осваивает какую-нибудь полезную специальность, например, выделывает лен. Мрак.

4. Рабочий день – шесть часов. Многовато.

5. В свободное время все предпочитают заниматься науками. Посмотрю я, какими они там науками будут заниматься после земледелия с выделкой льна. Смешно.

6. Исключениям даруется свыше освобождение от работы в пользу основательного изучения науки. И на том спасибо. Хотя наверняка не тем даруется. И не теми.

7. Все утопает в садах. Утопия, не утопающая в садах – не утопия. Одобряю.

8. В беспредельном количестве выращиваются цыплята. Неплохо. Виноград тоже имеется.… Развернуть

Давно хотел прочесть и, наконец, руки дошли.

Утопия, утопичный, антиутопия – часто используемые термины в обществе. Политика, литература (здесь аж два жанра – утопия и антиутопия).

Главное, что поразило в книге – просто до жути – дикие представления Мора о свободе, правах человека. К примеру – дважды уедешь из города без разрешения мэра (князя/не суть) – станешь рабом. Каково? Или распределение еды за столом: старшие едят первыми – наелись – дают возможность есть дальше тем, кто помоложе. До детей доходят уже объедки – то, что не съели предыдущие категории «семьи». Причем пищу принимают только в специальных «столовых».

Конечно, само по себе устройство, предложенное Мором, совершенно нежизнеспособно. Здесь и искусственная симметрия острова, на котором располагаются одинаково равноудаленные от побережья города – просто нереально воспроизвести такое. А раз города (ячейки страны) неравноправны географически (там больше солнца, здесь меньше – там чаще дожди, здесь реже), то и результаты земледельческого труда будут разные, откуда пойдет недостаток/избыток продовольствия, необходимость в перераспределении или торговле и т.д.

Второй момент – не решенная принципиально проблема «неприятной работы». А именно – в Утопии уборкой и забоем животных занимаются рабы – военнопленные или провинившиеся утопийцы. Соответственно, если никто не будет воевать или утопийцы станут законопослушными, уборкой заниматься будет просто некому.
Про такую мелочь для 16-го века, как сексизм, и говорить не стоит – готовкой занимаются исключительно женщины. Распределение товаров вместо их покупки – прекрасно на бумаге, но в реальности получается низкое качество товаров и даже их дефицит (привет СССР). Обмен домами каждые три года – из той же серии. На бумаге выглядит красиво, как бы выглядело в реальности, учитывая все сложности с переездами, сложно представить.

При этом, безусловно, в Утопии Мора есть и здравые вещи, которые актуальны даже и сегодня.
К примеру – ростовщичеством занимается город, а не частник. Соответственно, судный процент кладется не в карман частного лица, а в карман города, что, безусловно, лучше чем обогащение отдельного индивида/ов. Во всяком случае, в качестве модели. В реальности было реализовано частично в СССР, но итоги оценить трудно, т.к. экономика СССР не являлась здоровым образование в принципе.

Из других полезных идей и концептов – сокращенный рабочий день в 6 часов (Карл Маркс плачет горькими слезами зависти, да и мы все тоже), выборные правители (плачут все страны под авторитарным контролем, пальцем показывать не нужно, какие), социальные лифты (способный рабочий может стать ученым).

В общем – о потраченном времени жалеть не приходится.

Давно хотел прочесть и, наконец, руки дошли.

Утопия, утопичный, антиутопия – часто используемые термины в обществе. Политика, литература (здесь аж два жанра – утопия и антиутопия).

Главное, что поразило в книге – просто до жути – дикие представления Мора о свободе, правах человека. К примеру – дважды уедешь из города без разрешения мэра (князя/не суть) – станешь рабом. Каково? Или распределение еды за столом: старшие едят первыми – наелись – дают возможность есть дальше тем, кто помоложе. До детей доходят уже объедки – то, что не съели предыдущие категории «семьи». Причем пищу принимают только в специальных «столовых».

Конечно, само по себе устройство, предложенное Мором, совершенно нежизнеспособно. Здесь и искусственная симметрия острова, на котором располагаются одинаково равноудаленные… Развернуть

Первая в своем жанре, шикарная книга Мора про нравы современного ему общества. Порядки в Утопии вовсе не сказочные, они являются правдивой сатирой на окружающую его действительность.))

«Ах, утопия!» — вздыхаем мы и сладко причмокиваем языком. Ладно, нет никаких мы и никто не чмокает, даже зубом не цыкает, но всё равно при слове «утопия» появляется ощущение какого-то блаженства и справедливости. Как если бы было тебе лет тридцать или тридцать пять, а тебя снова отправили в детский садик, кормили всем готовым, покупали разноцветные штаны, разрешали много гулять, играть и спать. Утопия! Вот только в книге Томаса Мора утопия кажется совсем неутопической. Разумеется, если не с идейной безвременной точки зрения рассматривать, а с современной, прагматической, поближе к собственной шкуре. Про литературную ценность можно и в энциклопедии прочитать. Так хотелось бы вам примерить утопию Мора на себя или нет?

Пропустим первую часть книги (при чтении не пропускайте, Томас Мор достаточно ядовито описывает шаткие и жидкие нравы своего времени, политоту и общество, но государство, общество, власть и среднестатистические простые смертные всегда будут выглядеть гадкими). Во второй подробно и местами даже занудно описывается утопическое государство. Попробуем спроецировать его на нынешнюю реальность.

Вы живете целый год в центре города и даже немного довольны жизнью, рисуете картины, поёте и мечтаете стать великим инстаблогером, когда вдруг приходит разнарядка: вам явиться непременно в деревню, пасти коз и ворочать хилыми городскими ручонками бочонки с солёными огурцами. Вы приезжаете, ничего не зная о земледелии, но надо — так надо. Если у вас есть детская травма в виде родительской дачи с картохой и огурками, то вы поймете боль. Но бог с ней, вы растите чахлые помидорчики, которые проклинают ваше неумение, урожаи падают, вы тоже валитесь с ног, мечтая о капелюшке городского смога, а прирожденный любитель покопаться в земле сидит в это время в офисе и с зубовным скрежетом листает бумажки, мечтая о колыхании пшеницы на его полях. Пусть будет так, равноправие же.

Вы возвращаетесь в город, вроде бы всё нормально, батя пытается научить вас семейному ремеслу пропёрдывания дивана, но у вас нет дарования, поэтому вас отправляют в семью потомственных инстаблогеров. Казалось бы, победа! Но вы все равно должны помимо этого содержать огородик или поле, потому что надо. Пофотали днём свэготу, а вечером извольте полоть, не зря ж в деревне по распределению отпахали от зорьки до зорьки.

Раз в два года радость — вам выдают новые портки и шкуру, точно такую же, как и у всех остальных. За два года шмотьё размалывается в труху, но вы знайте умейте ставить на них латки, потому что надо быть домовитым. Ну и что, что вы выглядите в этом, как мешок картохи, которую вы выращиваете по вечерам, ведь мы же знаем, что истинная красота — внутри. Внутри мешка с картохой, не забывайте её поливать, а то не уродится. Ведь проднорму никто не отменял, независимо живёте ли вы в Краснодарском плодородном крае или где-нибудь на севере. Впрочем, что это я на вы, да на вы. Мы тут все — ты, в этой утопии.

В торговом плане — полная свобода. Можешь гоголем притащиться на центральный рынок и выбрать всё, что твоей душе захочется, совершенно бесплатно. Есть картоха, картоха и картоха, больше ничего нет, потому что производят только необходимый одинаковый минимум. Хочется твоей душе картохи? Не хочется, ну и ладно, приходи, когда захочется.

Но вот в твоем городе появилось слишком много дитачек, поэтому власти решили переселить вас в колонию (которую, кстати, подкупом оттяпали у соседнего государства, чтобы силком насадить там доброту и причинить справедливость). Нет, не спрашивают, проваливай и всё тут. Захочешь вернуться — получишь люлей, а если дважды проштрафишься, то отправишься в рабы. Рабство тут тоже есть, ведь все люди равны, но некоторые до ровноты не дотягивают. Да и кто будет вам наяривать утопию без рабов, Пушкин что ли? Отвлеклась. В рабы отправят, потому что свободное передвижение между городами запрещено, нужно связываться с бюрократией и властями, чтобы тебе разрешили хоть одним глазком посмотреть на картоху из Усть-Зажопинска, когда ты сам растишь картоху в Смерть-Яблинске. Картохи накапливается уже столько, что приходится продавать её в соседние страны, ну а что поделать. Деньги всё равно не нужны, но их хранят на всякий случай, для подкупа и мало ли что там вообще может быть. Сундуки с биткоинами громоздятся на чёрный день.

В утопической Россиюшке все могут быть теми, кем захотят, пока хотят они то, что говорит хотеть утопическое правление. Так ты можешь быть самим собой, но если ты будешь здоровым и красивым, то тебя будут ценить больше. Ещё есть свобода религии. Ну как — свобода. Ты можешь быть какой угодно религии и даже священником любой религии, которые пользуются огромными льготами, а вот атеистом быть нельзя ни-ни. Вдруг это оскорбит чьи-нибудь чувства верующих? За это сразу отнимают статус гражданина. Вместе с картохой.

Куда-то этот рассказ зашёл на скользкую дорожку, так что сворачиваюсь и не буду больше громоздить примеры. «Утопия» Мора создавалась, как произведение поперечное существующей власти, чтобы показать, что и по-другому можно. Сугубо теоретический эксперимент, местами неуклюжий и нелепый, поэтому горячий шёпот о том, что людям надо быть проще, добрее и эллинистичнее что ли не слышен за громыханием фантастических примеров. Кто-то хотел бы жить в таком обществе — мыслители прошлого, которые вращаются в сферах недостижимых и далёких от приземленного быта. Те, которые за идею зайца в поле лопатой убьют и готовы есть только картоху пять раз в сутки каждый день круглый год, только чтобы эти идеи торжествовали. А простые люди поплоше с утопией вообще не могут вступить в резонанс, потому что счастье у всех своё, щербатое, угловатое, неказистое, многогранное и не может под одну гребёнку подстричься даже с мощного пинка откуда-то свыше.

«Ах, утопия!» — вздыхаем мы и сладко причмокиваем языком. Ладно, нет никаких мы и никто не чмокает, даже зубом не цыкает, но всё равно при слове «утопия» появляется ощущение какого-то блаженства и справедливости. Как если бы было тебе лет тридцать или тридцать пять, а тебя снова отправили в детский садик, кормили всем готовым, покупали разноцветные штаны, разрешали много гулять, играть и спать. Утопия! Вот только в книге Томаса Мора утопия кажется совсем неутопической. Разумеется, если не с идейной безвременной точки зрения рассматривать, а с современной, прагматической, поближе к собственной шкуре. Про литературную ценность можно и в энциклопедии прочитать. Так хотелось бы вам примерить утопию Мора на себя или нет?

Пропустим первую часть книги (при чтении не пропускайте, Томас Мор… Развернуть

источник