Чем был полезен александру 1 лагарп

ЛАГАРП ФРЕДЕРИК СЕЗАР ДЕ — швейцарский политический деятель, воспитатель великих князей Александра Павловича (будущего императора Александра I) и Константина Павловича, генерал-лейтенант российской службы (1814 год).

Учился в Женевском, затем в Тюбингенском университетах. С 1774 года вёл адвокатскую практику в Берне. Приверженец идей французского Просвещения.

Придерживался республиканских взглядов, входил в состав лозаннского Совета двухсот — представительного органа кантона Ваадт. Активно выступал за независимость кантона Ваадт от Берна, за что подвергался преследованиям со стороны властей Швейцарского Союза.

В 1782 году покинул территорию Швейцарии, сопровождал группу российских дворян в поездке по Италии. В том же году по рекомендации Ф. М. Гримма и Е. Р. Дашковой приглашён в Россию императрицей Екатериной II в качестве преподавателя французского языка для её внуков.

В 1784 году Лагарп представил Екатерине II записку, изложив в ней список предметов (история, математика, философия, правила закона гражданского, нравоучение и др.), которые следовало бы преподавать великим князьям, и был утверждён наряду с Н. И. Салтыковым в должности их воспитателя.

Занимаясь главным образом нравственным воспитанием великих князей, Лагарп внушал им идеи естественного равенства людей, «всеобщего блага», к которому должен стремиться государь, политические свободы.

По словам самого Александра I, в течение всей жизни состоявшего с Лагарпом в переписке, никто больше Лагарпа не повлиял на его «образ мыслей, не было бы Лагарпа, не было бы Александра».

Лагарп приветствовал Французскую революцию XVIII века. В 1791 году обратился к правительству Швейцарского Союза с посланием, в котором предложил созвать парламент и провести реформы, что дало повод швейцарским властям объявить Лагарпа зачинщиком беспорядков, произошедших в ряде франкоязычных кантонов, в т. ч. в Ваадте.

Содержание послания Лагарпа было доведено до сведения Екатерины II; особого значения ему она не придала, сказав Лагарпу: «Будьте якобинцем, республиканцем, чем вам угодно, я вижу, что вы честный человек, и этого мне довольно». По мнению большинства историков, в частности Н. К. Шильдера, причиной отставки Лагарпа, последовавшей в 1794 году, стал его отказ на просьбу Екатерины II уговорить Александра Павловича стать наследником престола вместо отца, великого князя Павла Петровича (будущего императора Павла I).

Вернувшись в Женеву, активно выступал против господства Берна над кантоном Ваадт. В 1796 году переехал в Париж, где сблизился с бывшими членами Гельветического клуба, стал лидером радикальной швейцарской партии, т. н. патриотов.

Обратился к французской Директории с предложением организовать интервенцию в Швейцарию для обеспечения независимости кантона Ваадт.

После провозглашения независимости кантона (январь 1798 года) и последовавшей вслед за этим оккупации Швейцарии французскими войсками в июне 1798 года вместе с П. Оксом возглавил Директорию Гельветической республики.

В 1800 году в результате роспуска Директории эмигрировал во Францию. Проживал под Парижем, занимался литературной деятельностью.

По приглашению императора Александра I в 1801-1802 годах Лагарп совершил поездку в Россию. Встретившись в Санкт-Петербурге с недавно вступившим на престол Александром I, Лагарп, разделявший с императором чувство «отвращения, какое внушает ему абсолютная власть», в то же время рекомендовал сохранить её «в целости и нераздельно», чтобы провести в стране необходимые реформы, например подготовить условия для отмены крепостного права, не посягая на земельную собственность дворянства, советовал наказать убийц императора Павла I, а также заключить союз с Францией (письмо, написанное Александром I Наполеону Бонапарту, Лагарп не передал по назначению, разочаровавшись в первом консуле).

Во время Венского конгресса 1814-1815 годов с помощью Александра I безуспешно пытался закрепить независимое от Берна положение кантонов Ваадт и Аргау в составе образованной по решению конгресса Швейцарской Конфедерации.

С 1816 года жил в Лозанне, до 1828 года был депутатом Большого совета (парламента) кантона Ваадт.

Награждён орденом Святого Андрея Первозванного (1814 год).

Исторические источники:

Письма императора Александра I и других особ царственного дома к Ф. Ц. Лагарпу. СПб., 1870

Список книг, избранных для вел. кн. Александра Павловича Лагарпом. П., 1916

Correspondance de F.-C. de La Harpe et Alexandre I, suivie de la correspondance de F.-C. de La Harpe avec les membres de la famille impériale de Russie / Publiée par J.Ch. Biaudet et F. Nicod. Neuchа̂tel, 1978–1980. Vol. 1–3

Correspondance de F.-C. de La Harpe sous la République helvétique. Neuchа̂tel, 1982–2004. Vol. 1–4.

Quelques observations sur la révision de la constitution vaudoise de 1814. Lausanne, 1831

[Из записок]. Ф. Ц. Лагарп в России // Русский архив. 1866. Вып. 1

Отчеты Лагарпа графу Н. И. Салтыкову о воспитании великих князей Александра и Константина Павловичей. 1786–1794 гг. // Русская старина. 1870. Т. 1–2

Несколько писем Ф. Ц. Лагарпа. СПб., 1898.

источник

Что дружба? Легкий пыл похмелья,
Обиды вольный разговор,
Обмен тщеславия, безделья
Иль покровительства позор 1 .

«Дружба ж., дружество ср. взаимная привязанность двух или более людей, тесная связь их; в добром смысле, бескорыстная, стойкая приязнь, основанная на любви и уважении; в дурном, тесная связь, основанная на взаимных выгодах. В дружбе правда» 2 .

Нет, конечно, и пушкинские строчки не о нем. У государя нет и не может быть истинного друга; «покровительства позор» — это не дружба.

Безусловно, нет, и «Толковый словарь» Владимира Ивановича Даля не про него. У самовлюбленного и двуличного Александра I, «властителя слабого и лукавого», не могло быть никакой стойкой приязни к кому бы то ни было.

Вот только и первое, и второе утверждение — исторические мифы. Они опровергаются многочисленными фактами, недавно введенными в научный оборот. У императора был настоящий друг. Его швейцарский наставник Фредерик-Сезар Лагарп.

Профессор МГУ Андрей Юрьевич Андреев и его коллега из Лозанны госпожа Даниэль Тозато-Риго проделали титаническую работу и подготовили к печати капитальный трехтомник — полную переписку Александра I и Лагарпа (1754-1838). Швейцарцы почитались в Европе образцовыми гувернерами, и нет ничего удивительного в выборе императрицы Екатерины II наставника для любимого внука. Так убежденный республиканец Лагарп стал служить при русском императорском дворе.

Между Лагарпом, которому был пожалован чин премьер-майора русской армии, и его маленьким подопечным сразу установились доверительные отношения. Наставник учил великого князя многим полезным вещам.

Гордый швейцарец чванился своей независимостью. Он не искал покровителей, не принимал участия в борьбе придворных группировок. Но при этом постоянно по-мещански считал деньги, скрупулезно подчеркивая тот печальный факт, что его жалованье постоянно уменьшается из-за колебаний курса ассигнационного рубля по отношению к полновесной серебряной монете.

Такой человек воспринимался при дворе как белая ворона.

Когда Лагарп напомнил двору о святости заключенного с ним договора, ему прислали пятьсот рублей в качестве компенсации. Швейцарец расценил это как подачку и гордо отказался. Камердинер, принесший деньги, рассчитывал, вероятно, на щедрые чаевые, но не получил ничего.

Стоит ли удивляться, что после этой истории Лагарп не мог добиться ни лошадей, ни экипажа из придворной конюшни, которые полагались ему по контракту. Все придворные служители составляли одну семью, единое братство; наставник великого князя в одночасье испортил отношения со всеми. Но заносчивый швейцарец даже не догадался об этом. И продолжал давать своему ученику уроки свободомыслия, республиканских принципов и либерализма.

Именно Лагарпу будущий император написал знаменитое письмо из Гатчины от 27 сентября (8 октября) 1797 года, в котором сформулировал свою заветную мечту: «Когда же мой черед придет, тогда надобно будет — разумеется, постепенно — подготовить нацию к тому, чтобы избрала она своих представителей и приняла свободную конституцию, после чего я власть с себя сложу полностью и, если Провидению угодно будет нам способствовать, удалюсь в какой-нибудь тихий уголок, где заживу спокойно и счастливо, видя благоденствие моей отчизны и зрелищем сим наслаждаясь. Вот каково мое намерение, любезный друг» 3 .

Вдумаемся: цесаревич доверил Лагарпу важнейшую государственную тайну! Наставнику или учителю так не пишут. Так пишут только другу — близкому и единственному.

Императрица Екатерина II проницательно заметила, что между внуком и воспитателем установились доверительные дружеские отношения, и решила этим воспользоваться. Она удостоила Лагарпа продолжительной двухчасовой аудиенции во внутренних покоях. Императрица намеревалась лишить своего сына Павла Петровича права наследования трона и, минуя сына, передать престол старшему внуку Александру. А значит, надо заблаговременно подготовить его к грядущей перемене судьбы. Кто мог это сделать?

По замыслу императрицы, именно друг великого князя Лагарп: «Только он один мог на юного принца необходимое влияние оказать» 4 .

Так швейцарец оказался вовлечен в эпицентр серьезной политической интриги. Екатерина изъяснялась намеками, Лагарп притворился, что он их не понял. У него хватило ума и такта не принять предложенную ему роль. «Я её тайну угадал и имел счастье не позволить меня в неё посвятить, притом подозрений не возбудив. Принужденная меня уважать, Екатерина Великая с тех пор замолчала и на свою сторону переманить больше не пыталась, но постаралась неудобного свидетеля удалить» 5 .

Императрица, впрочем, соблюла благопристойность. Сначала Лагарпу был пожалован чин полковника русской армии, а затем его уволили в отставку, выплатив вместо полагающейся пенсии единовременно 10 тысяч рублей. Это была весьма солидная по тем временам сумма, за которую Лагарп приобрел прекрасное имение на берегу Женевского озера.

Неожиданная отставка Лагарпа и его удаление от двора стали серьезным ударом для великого князя Александра. Будущему государю преподали наглядный урок политического лукавства. Он узнал реальную цену высокопоставленным придворным и важным вельможам и сделал горький вывод: я не хотел бы иметь этих господ своими лакеями.

9 мая 1795 года, прощаясь с уезжавшим на родину другом, Александр произнес ставшую потом знаменитой фразу: Лагарпу он обязан всем, кроме своего появления на свет. Зная, что за ним следят, великий князь незаметно покинул дворец и инкогнито в наемной ямской карете приехал на квартиру Лагарпа. Александр заключил друга в объятия и горько заплакал. «Прощание наше было мучительно» 6 .

Он подарил швейцарцу два миниатюрных портрета, украшенных брильянтами, — свой и супруги Елизаветы Алексеевны. Впоследствии, когда швейцарцы воздвигнут обелиск в память Лагарпа, на камне они выбьют от имени императора всероссийского: «Всем, чем я являюсь, я обязан швейцарцу» 7 .

Но и Лагарп был многим обязан ему: «Бесспорно, он был сделан не из того теста, что все прочие государи, раз в течение трёх десятков лет дозволял простому гражданину адресовать себе письма. в каждой строчке коих видна откровенность, даже между равными редкая» 8 .

Письма, которыми они обменялись при расставании, цепляют за сердце.

Прощайте, дорогой друг мой! Как горько мне к Вам эти слова обращать! Помните, что оставляете Вы здесь человека, который Вам предан, который не находит слов, чтобы Вам свою признательностью выразить, который обязан Вам всем, кроме рождения своего на свет.

. Будьте счастливы, любезный друг, этого желает Вам человек, к Вам сердечно привязанный, Вас уважающий и питающий к Вам почтение неизъяснимое.

Едва разбираю, что пишу. В последний раз говорю Вам: прощайте, лучший из друзей, не забывайте меня.

Супруга моя поручила передать Вам, что до конца своих дней будет помнить обо всем, что Вы для нее сделали.

Еще раз: дорогой друг мой, благодетель.

. У меня нет слов, Ваше Высочество, чтобы выразить, насколько глубоко запечатлены в моем сердце бесценное Ваше дружество, Ваши деяния, коротко говоря, все обхождение Ваше со мною. Посещение, каким Вы меня вчера удостоили, преисполняет мне душу радостью и печалью, и разумеется, никогда не забуду я всего, что Вы мне сказать изволили.

Ваши речи, Ваши чувства, все, что до Вас касается, навеки в сердце моем запечатлены. Записка же Ваша меня до глубины души растрогала. О дорогой мой Александр, позвольте назвать Вас так, дорогой мой Александр, сохраните дружеское Ваше расположение, кое Вы мне столько раз доказывали, а Вам до последнего вздоха верен буду.

. Однако пора кончать. Обнимаю Вас мысленно в надежде когда-нибудь сие еще раз не только на словах сделать. Верьте, что до конца моих дней пребуду я Вам другом — раз уж Вы меня сего звания удостоили, — самым преданным и самым верным из всех Ваших друзей и слуг.

источник

Сделать ее заметнее в лентах пользователей или получить ПРОМО-позицию, чтобы вашу статью прочитали тысячи человек.

3 000 промо-показов 49 KР
5 000 промо-показов 65 KР
30 000 промо-показов 299 KР
Выделить фоном 49 KР

Статистика по промо-позициям отражена в платежах.

Поделитесь вашей статьей с друзьями через социальные сети.

Получите континентальные рубли,
пригласив своих друзей на Конт.

9 мая 1795 года, прощаясь с уезжавшим на родину другом, Александр произнес ставшую потом знаменитой фразу: Лагарпу он обязан всем, кроме своего появления на свет. Зная, что за ним следят, великий князь незаметно покинул дворец и инкогнито в наемной ямской карете приехал на квартиру Лагарпа. Александр заключил друга в объятия и горько заплакал. «Прощание наше было мучительно»

Неизвестный художник. Ф.-С. Лагарп. 1830-е гг. Фото: РодинаНеизвестный художник. Ф.-С. Лагарп. 1830-е гг. Фото: Родина

Мог ли быть искренний и преданный друг у великого князя Александра Павловича, ставшего впоследствии цесаревичем и наследником всероссийского престола, а затем — императором?

-Будущий государь должен уметь работать самостоятельно.

-Царь должен быть для своих подданных образцом любящего мужа.

Такой человек воспринимался при дворе как белая ворона.

К. Хойер (?). Великий князь Павел Петрович и великая княгиня Мария Федоровна с сыновьями Александром и Константином. 1781. Фото: Родина

Андрей Рублев и Даниил: Делили келью, творили и умерли в один год

В.Л. Боровиковский. Парадный портрет Александра I на фоне бюста Екатерины Великой. 1802-1803. Фото: Родина

Письма, которыми они обменялись при расставании, цепляют за сердце.

Письмо великого князя Александра Лагарпу. 1795 г. Фото: Родина

Великий князь Александр — Ф.-С. Лагарпу

P.S. После своего восшествия на престол император Александр поспешил выписать швейцарца в Петербург. Лагарп не замедлил приехать. Дважды в неделю император приезжал к своему единственному другу, чтобы обсудить неотложные государственные дела. «Дней Александровых прекрасное начало» невозможно представить себе без Лагарпа.

После победы над Наполеоном и взятия Парижа, в момент своего наивысшего личного торжества, Александр Благословенный вновь вспомнил о своем наставнике и друге, пожаловав ему орден Св. Андрея Первозванного — высшую награду Российской империи.

Пусть искатель гордой славы

Пусть летит он в бой кровавый

С лирой, с верными друзьями.

Пусть богатства страсть терзает

С лирой, с верными друзьями.

Пусть веселий рой шумящий

Пусть на их алтарь блестящий

Не стремлюсь за их толпами —

С лирой, с верными друзьями.

-Указ «О вольных хлебопашцах»;

-подготовка плана реформ М. Сперанским;

-дарование Конституций Польше и Бесарабии;

-подготовка проекта российской Конституции и программы отмены крепостного права;

-учреждение военных поселений.

Целью данных реформ было совершенствование механизма государственного управления, поиск оптимальных вариантов управления для России. Главными особенностями данных реформ были их половинчатый характер и незавершенность. Данные реформы привели к незначительным изменениям в системе государственного управления, но не решили главных проблем — крестьянского вопроса и демократизации страны.

В 1809 г. Александр I поручил подготовить новый план реформ Михаилу Сперанскому — заместителю министра юстиции и талантливому юристу-государствоведу. Целью планируемых М. Сперанским реформ было придание российской монархии «конституционного» внешнего вида, не меняя ее самодержавной сути. В ходе подготовки плана реформ М. Сперанским были выдвинуты следующие предложения:

при сохранении власти императора ввести в России европейский принцип разделения властей;

для этого создать выборный парламент — Государственную Думу (законодательную власть), Кабинет министров (исполнительную власть), Сенат (судебную власть);

Государственную Думу избирать путем всенародных выборов, наделить ее законосовещательными функциями; наделить императора правом, при необходимости, распускать Думу;

разделить все население России на три сословия — дворяне, «среднее состояние» (купцы, мещане, горожане, государственные крестьяне), «рабочий люд» (крепостные, прислуга);

наделить избирательным правом только дворян и представителей «среднего состояния»;

ввести систему местного самоуправления — в каждой губернии избирать губернскую думу, которая бы формировала губернскую управу — исполнительный орган;

Сенат — высший судебный орган — формировать из представителей, избираемыми губернскими думами, и, таким образом, сосредоточить в Сенате «народную мудрость»;

Кабинет министров из 8 — 10 министров предоставить формировать императору, который бы лично назначал министров, и которые были бы лично ответственны перед самодержцем;

связующим звеном между тремя ветвями власти — Государственной Думой, судебным Сенатом и Кабинетом министров сделать особый орган — Государственный совет, назначаемый императором, который бы координировал работу всех ветвей власти и был бы «мостом» между ними и императором;

на вершине всей системы власти должен был стоять император — наделенный широкими полномочиями глава государства и арбитр между всеми ветвями власти.

Из всех главных предложений Сперанского на деле была реализована только их небольшая часть:

в 1810 г. создан Государственный совет, который стал назначаемым императором законодательным органом;

в это же время усовершенствована министерская реформа — все министерства были организованы по единому образцу, министры стали назначаться императором и нести перед ним персональную ответственность.

Остальные предложения были отвергнуты и так и остались планом.

Несмотря на частичные изменения в системе управления государством, реформы Александра I не решили главных вопросов:

источник

Личность Александра 1 Первого. Детство и образование. Учителя Александра – Лагарп, протоиерей Сомборский, Михаил Никитич Муравьев, Паллас

Прежде чем приступить к изложению событий начала царствования Александра 1 Первого, необходимо остановиться на личности самого Александра,— личности, которая влияла заметным образом на развитие внутренней и внешней истории России и современной ему Европы.

Александр был старшим внуком и личным воспитанником Екатерины, которая потратила много энергии и обнаружила замечательный педагогический талант, стремясь сделать из него если не идеального человека, то идеального государя. Как только Александр родился, державная бабка тотчас взяла его к себе.

Нельзя здесь не указать, что, насколько была неподготовлена и неподходяща к роли воспитательницы Елизавета, когда она отобрала у родителей Павла, настолько Екатерина проявила необычайный талант и наличность ясного сознания и продуманной системы и приемов воспитания, которые она подробно описывает в своей переписке с бароном Гриммом.

С первых же дней жизни Александра мы видим его в обстановке, вполне отвечающей требованиям разумной общей и детской гигиены, мы встречаемся с замечательно вдумчивым взглядом на задачи физического и нравственного воспитания в возрасте первой, детства и с таким твердым, неуклонным и уверенным применением этих взглядов, что можно подумать, будто Екатерина весь век свой занималась воспитанием детей.

Она высказала при этом столько энергии, горячности, нежности и любви к внуку, сколько едва ли кто мог предположить в этой женщине, привыкшей посвящать свое время государственным делам или личным наслаждениям — чувственным и умственным. Она не ограничивалась общим руководительством и надзором за воспитанием, но входила сама во все мелочи, проявляя на каждом шагу свой ясный, к сожалению несколько отвлеченный, ум и свои творческие способности.

Когда Александр стал подрастать, Екатерина сама сочинила азбуку и написала ряд сказок, которые были изданы и в свое время имели широкое распространение: впоследствии с целью написания учебника русской истории Екатерина не остановилась перед изучением источников русской истории и даже сама углублялась в летописи.

Когда Александр стал выходить из возраста первого детства, Екатерина тщательно обдумала план дальнейшего воспитания и умственного образования внука и подробно изложила свои мысли в инструкции воспитателю Салтыкову. Вместе с тем она тщательно подобрала штат воспитателей и учителей.

Может показаться несколько удивительным только выбор главного воспитателя, графа Салтыкова, ловкого придворного, но весьма заурядного человека, о котором известный Массон (один из учителей Александра) в своих мемуарах едко замечает, что его главная и, можно сказать, исключительная обязанность состояла в том, чтобы предохранять великого князя и его брата от сквозного ветра и засорения желудка.

Однако и этот выбор был также вполне обдуман. Салтыков был выбран для того, чтобы служить ширмой для Екатерины, которая, в сущности, желала сама быть главной воспитательницей. Вместе с тем Екатерина, по всей вероятности, ценила и то, что Салтыков в своей прежней должности гофмейстера двора Павла Петровича доказал свои способности быть ловким посредником между нею и Павлом и всякие затруднения и обострения сводить на нет.

Екатерина, очевидно, надеялась, что он будет в состоянии оказать ценные услуги по этой части, когда отношения между ее внуком и его родителями сделаются щекотливыми впоследствии, чего, конечно, можно было опасаться в действительности.

Ближе стоявшие к делу педагоги были выдающиеся люди; среди них первое место, несомненно, принадлежит швейцарцу Лагарпу, приисканием которого Екатерина обязана своим связям с лучшими умственными силами тогдашней Европы.

Лагарп сначала был приглашен, по рекомендации Гримма, сопровождать в Италию младшего брата фаворита Екатерины, Ланского.

В 1782 г., когда Александру было всего пять лет, Екатерина, не желая упускать Лагарпа, пригласила его состоять при великом князе «кавалером» и обучать его французскому языку. Но уже через два года ‘(в 1784 г.) Лагарп представил записку, в которой изложил свои мысли о задачах воспитания будущего императора, высказав при этом возвышенный взгляд на обязанности государя в отношении к подданным. Екатерина одобрила и взгляды, и воспитательный план Лагарпа и предоставила ему полную волю вкладывать в душу Александра те идеи, которыми он сам был воодушевлен и которые соответствовали лучшим идеям передовых людей его века.

Лагарп был уроженцем республики и воспитывался в идеях республиканских и демократических; человек высокообразованный, он был не только в теории приверженцем возвышенных взглядов, но и в действительной жизни был человеком безукоризненно честным, прямодушным, искренним и неподкупным. Эти нравственные его свойства действовали не менее сильно на Александра, чем те познания, которые передавал Лагарп своему воспитаннику.

Лагарп состоял учителем и воспитателем Александра в течение 11 лет, с 1784 по 1795 гг., и Александр неоднократно заявлял впоследствии во всеуслышание, что всем, что в нем есть хорошего, он обязан Лагарпу.

Весьма замечателен и характерен был также выбор законоучителя великих князей Александра и Константина, которым был назначен протоиерей Сомборский. Протоиерей этот был женат на англичанке и долгое время жил в Англии. Это был человек, до такой степени привыкший к условиям европейской жизни, что Екатерина должна была разрешить ему носить светское платье и брить бороду и усы, приводя этим в смущение окружающих.

Сомборский пробыл не менее девяти лет при Александре. Он искренне заботился о том, чтобы слово Божие не почиталось уроком его юными воспитанниками. Внушая им евангельские истины, он учил будущего императора прежде всего «находить во всяком человеческом состоянии своего ближнего» «Тогда,— говорил он (по словам Я. К. Грота),— никого не обидите и тогда исполнится закон Божий». На свои обязанности Сомборский смотрел как на священную миссию, и несомненно, что его влияние на Александра было благоприятно. Он же был преподавателем английского языка (Александр, впрочем, английскому языку начал учиться с колыбели, так как нянюшка его была англичанка).

Преподавателем русского языка и русской истории был Михаил Никитич Муравьев, один из лучших русских писателей конца XVIII в. содействовавший впоследствии научным занятием Карамзина в области русской истории. Александр сохранил и к нему признательность и уважение на всю жизнь. Следует также упомянуть о Массоне, который был преподавателем математики, о Палласе, знаменитом ученом-натуралисте и путешественнике, дававшем Александру уроки географии, и профессоре физики Крафте. Значительное влияние имел на Александра и его воспитатель и дядька генерал Протасов, который оставил весьма любопытный дневник. Это был человек старых правил, но, несомненно, вполне добросовестный и честный; большой патриот и консерватор, он отрицательно относился к политическим взглядам Лагарпа, но признавал его заслуги, ценя в нем его честность и неподкупность. Роль Протасова заключалась главным образом в том, что он следил за повседневным поведением Александра, за каждым его шагом и довольно строго указывал ему всякие, даже мелкие, промахи, к чему Александр относился вполне терпеливо.

источник

Фредерика Лагарпа в России помнят как воспитателя одного из монархов — Александра I, а вот в Швейцарии — как выдающегося государственного деятеля, который оставил заметный след в истории своей родины.

Фредерик Сезар де Лагарп родился 6 апреля 1754 года в небольшом и приветливом городке Ролль близ Лозанны, расположенном на северном берегу Женевского озера. Его семья принадлежала к местной элите. Получив образование в знаменитом Тюбингенском университете, 20-летний доктор права Лагарп устроился адвокатом при высшей апелляционной палате в Лозанне. Но вдруг в 1782 году добросовестного адвоката выдворили из Швейцарии. Что же произошло?

Первый период жизни Лагарпа в Швейцарии совпал с тиранией олигархической республики германоязычного Берна, где политически полноправными были лишь бернские знатные семьи. Они-то по сути и определяли состав однопалатного собрания, которое принимало законы, совершенно не учитывавшие интересы жителей юго-запад-ной части Швейцарии. К этим землям примыкала и родина Лагарпа — территория Лозанны, население которой говорило по-французски.

Они называли свою малую родину «страной Во» (le Pays Vaud). Многие из них,в том числе и Лагарп, пытались обосновать права этой «страны» на отделение от «старшего брата». А все потому, что бернские цеховые привилегии, дававшие им право платить меньшие налоги, чем обитателям «страны Во», лишали заработка искусных часовщиков из Лозанны. Бернские чиновники так и норовили побольше содрать с франкоязычных соседей.

Взбунтовавшись против наглой несправедливости, Лагарп предложил соотечественникам простой выход: коль бернская демократия хороша только для Берна и ближайших окрестностей, то от них необходимо отделиться. Власти, разоблачив молодого юриста, писавшего памфлеты, которые сегодня были бы признаны сепаратистскими, выслали его прочь из Швейцарии.

Опальный Фредерик направился в Италию, где его приметил немецкий публицист Фридрих Мельхиор Гримм и рекомендовал Екатерине II. Во второй половине XVIII века швейцарские гувернеры и преподаватели пользовались высочайшим доверием в России. Они слыли серьезными и скромными работниками, а также владели изящными манерами, что не могло не привлекать семьи русского дворянства. Поэтому неудивительно, что франкоговорящий швейцарский житель был приглашен и для воспитания юного внука российской императрицы.

Учитель и его ученик быстро нашли общий язык. Суждения Лагарпа о народной свободе и справедливости завораживали и впечатляли юного монарха, но отнюдь не царский двор. Особенно недоволен новым учителем был цесаревич Павел, раздраженный политическими и моральными сказками, наполнявшими детское воображение идеями в духе либерализма.

Фредерик не переставал вести политическую деятельность на родине даже из своего убежища — России. О чем не замедлили известить Екатерину II швейцарские власти. Но царица до поры до времени не обращала внимания на эти доносы. Охлаждение к швейцарцу наступило лишь после того, как Лагарп отказался выполнить ее особое поручение — уговорить воспитанника стать наследником престола в обход отца, не угодного государыне Павла.

В 1795 году Лагарпу пришлось покинуть Россию. Впрочем, на прощание Екатерина II возвела Фредерика в чин полковника и назначила ему пожизненную пенсию.

После Петербурга Фредерик Лагарп (под влиянием революции избавившийся от дворянской частицы «де» в своем имени) обосновался в Париже. Как раз в это самое время армия Наполеона триумфально приближалась к швейцарским границам. Видя это, Фредерик начал свою игру. Он подстрекал французское правительство вмешаться в швейцарские дела. С помощью Директории он намеревался добыть независимость «стране Во». Своих земляков он призывал к решительному отделению от Берна, только в таком случае они будут свободны. и 24 января 1798 года это произошло. Спустя четыре дня в Швейцарию вторглись французские войска — старая Швейцарская Конфедерация распалась.

12 апреля 1798 года в Арау, под контролем французского правительства, была провозглашена Гельветическая республика, состоявшая из 22 кантонов (другими словами, территориально-административных единиц), включая Во. Конституция ее была составлена по образцу французской. Теперь все, несмотря на свое сословие, были равны перед законом. Упразднилось феодальное право, были сняты все таможенные барьеры внутри страны. Исполнительная власть состояла из пяти человек, одним из которых был назначен Лагарп. Впоследствии именно эти пять человек отвечали за внутригосударственный строй.

Между тем причин для торжества у Лагарпа не было. Французы фактически поработили Гельветическую республику, наложив на нее огромные контрибуции. Как ни пытался Лагарп образумить «союзников», уверяя их, что грабительские поборы склоняют швейцарцев на сторону противников Франции — австрийцев и русских, все было тщетно.

Чтобы хоть как-то исправить ситуацию, Лагарп даже решился на государственный переворот. В ночь с 8 на 9 декабря 1799 года он планировал добиться провозглашения себя первым консулом республики, стабилизировать положение в стране и избавиться от иноземного завоевателя. Но план провалился: власть окончательно перешла к французам, а самого Лагарпа доставили в Париж, где Бонапарт настойчиво попросил его более не вмешиваться в политику.

Потерпевший фиаско Фредерик обосновался в поместье близ Парижа, пристально и с глубочайшим огорчением следя за событиями в Швейцарии.

29 января 1803 года Наполеон официально заявил: «Европой признано, что Италия, Голландия и Швейцария стоят под властью Франции. Я никогда не потерплю в Швейцарии иного влияния, кроме своего, хотя бы это мне стоило 100 000 человек». Таков был его неизменный прием: выставлять в виде последнего аргумента острие своего меча.

К середине 1801 года Лагарп принял приглашение Александра I и поспешил в Россию. Единственное, чем он мог помочь своей родине, — тайно поддерживать своего бывшего ученика Александра I в борьбе с Наполеоном, что он и делал. В Историческом архиве Санкт-Петербурга находится письмо Лагарпа к императору Александру I, датированное 22 февраля 1812 года: «. я надеюсь, государь, что Вы в состоянии противостоять грозе. Сделайте популярным Ваше дело, государь, и Вы найдете новых Пожарских, новых Сухоруких, если Вы сами не отречетесь от себя, если Вы найдете патриотических, энергичных и храбрых советников, истинных русских, девизом которых станет: победить или погибнуть».

После того как союзные войска сбросили пронаполеоновский режим в Швейцарии, Александр I смог отблагодарить своего учителя. Он поддержал Лагарпа на Венском конгрессе и признал независимость кантона Во, ради которой столько времени сражался Фредерик Лагарп. Но победа вновь оказалась горькой.

Новый Федеральный договор не дал Швейцарии свободы больше, чем при Наполеоне. Теперь в стране не было единой столицы: Федеральный совет заседал поочередно в Берне, Цюрихе и Люцерне, перемещаясь из города в город каждые два года. Да что говорить, в Швейцарии стали использовать 20 разных мер длины! «Федеральный договор — постыдный документ, содержащий в себе все, что неизбежно приведет к гражданской войне», — с горечью писал Лагарп в своих мемуарах. Так и получилось, но уже после его смерти.

Последние годы жизни «борец за свободу и независимость» провел в Лозанне, где и скончался 30 марта 1838 года. Спустя шесть лет в его честь был назван небольшой искусственный остров на Женевском озере. На нем был воздвигнут обелиск со словами Александра I: «Всем, что аз есмь, обязан швейцарцу».

источник

Откровенная переписка императора со своим воспитателем и близким другом впервые опубликована в России

В декабре минувшего года исполнилось 240 лет со дня рождения самого загадочного российского императора — Александра I Благословенного. Как только ни называли его современники: «сущий прельститель» (М.М. Сперанский), «властитель слабый и лукавый» (А.С. Пушкин), «Сфинкс, не разгаданный до гроба» (князь П.А. Вяземский), «это истинный византиец. тонкий, притворный, хитрый» (Наполеон).

Жак Пажу. Портрет Фредерика-Цезаря Лагарпа. 1803 год. Франсуа Жерар. Портрет Александра I. 1830-е годы.

Но была и другая точка зрения.

«Александр не был заурядным и ограниченным человеком. Это личность глубоко меланхолическая. Преисполненный великих замыслов, он никогда не воплощал их в жизнь. Подозрительный, нерешительный, лишенный веры в себя, окруженный посредственностями или ретроградами, он, вдобавок, постоянно терзался своим полудобровольным участием в убийстве собственного отца. Коронованный Гамлет, он был поистине несчастен» 1 , — писал Александр Иванович Герцен.

В наши дни у историков появилась уникальная возможность приблизиться к разгадке характера недюжинного монарха.

Профессор МГУ Андрей Юрьевич Андреев и его коллега из Лозанны госпожа Даниэль Тозато-Риго проделали титаническую работу и подготовили к печати капитальный трехтомник большого формата — полную переписку императора Александра I и его швейцарского наставника Фредерика-Сезара Лагарпа (1754-1838). Перед нами почти три тысячи страниц — 332 письма и 205 документов Приложения, не считая Списка исторических реалий, Аннотированного указателя имен и Аннотированного указателя географических названий. Словом, перед нами капитальная и тщательно фундированная академическая публикация первоклассного исторического источника.

Погрузимся же в чтение этих прекрасно изданных и любовно иллюстрированных томов. Коронованный Гамлет ожидает вердикта, который вынесет ему суд Истории.

Карточки, которые рисовал Лагарп для обучения Великих князей французскому языку.

Между гувернером, которому был пожалован чин премьер-майора русской армии, и великим князем Александром сразу установились доверительные взаимоотношения — несмотря на столь разный возраст и социальный статус.

Лагарп учил воспитанника многим полезным вещам:

— Беспорядок и небрежение в делах ненавистны.

— Вставать надо в шесть утра.

— Не дозволяйте себя обманывать.

— Царь должен быть для своих подданных образцом любящего мужа.

— Не поддавайтесь отвращению к власти.

Воспитанник отвечал воспитателю искренностью. В знаменитом письме Лагарпу из Гатчины от 27 сентября (8 октября) 1797 года цесаревич сформулировал свою заветную мечту: после воцарения даровать России конституцию: «После чего я власть с себя сложу полностью и, если Провидению угодно будет нам способствовать, удалюсь в какой-нибудь тихий уголок, где заживу спокойно и счастливо, видя благоденствие моей отчизны и зрелищем сим наслаждаясь. Вот каково мое намерение, любезный друг» 2 .

Вдумаемся: цесаревич доверил Лагарпу важнейшую государственную тайну! Наставнику так не пишут. Так пишут только другу — близкому и единственному.

Герхард фон Кюгельген. Портрет Павла I с семьей. 1800 год.

Екатерина II, проницательно заметив, что между ее любимым внуком и его воспитателем установились доверительные отношения, решила этим воспользоваться ( об этой интриге «Родина» рассказывала в N5 за 2016 год ). Она удостоила Лагарпа продолжительной двухчасовой аудиенции во внутренних покоях. Императрица намеревалась лишить своего сына Павла Петровича права наследования трона и, минуя сына, передать престол старшему внуку Александру. Великого князя Александра надо было заблаговременно подготовить к грядущей перемене его участи.

Сделать это, по замыслу императрицы, способен был именно Лагарп: «Только он один мог на юного принца необходимое влияние оказать» 3 .

Так швейцарец оказался вовлечен в эпицентр очень серьезной политической интриги. Но у него хватило ума и такта не принять предложенную ему роль. Уязвленная императрица этого не простила. Лагарпа уволили в отставку, выплатив вместо полагающейся пенсии единовременно 10 тысяч рублей. Впрочем, этого Лагарпу хватило, чтобы приобрести прекрасное имение на берегу Женевского озера.

9 мая 1795 года великий князь, дабы в последний раз обнять друга перед отъездом, незаметно покинул дворец и инкогнито в наемной ямской карете приехал на квартиру Лагарпа. Александр заключил друга в объятия и горько заплакал. «Прощание наше было мучительно» 4 . Тогда же великий князь произнес ставшую потом знаменитой фразу о том, что Лагарпу он обязан всем, кроме своего появления на свет.

Зеелигер Карл-Вильгельм. Аллегория восшествия на престол Александра I.

Вскоре после восшествия на престол император Александр поспешил выписать швейцарца в Петербург. Лагарп не замедлил приехать. Император дважды в неделю приезжал к нему, чтобы обсудить неотложные государственные дела. «Дней Александровых прекрасное начало» невозможно представить себе без Лагарпа. По авторитетному свидетельству Николая I, для его старшего брата Александра «задушевные сношения» с Лагарпом «сделались потребностью сердечной» 5 .

Можно смело утверждать: швейцарец на протяжении 35 лет был едва ли не единственным другом непостоянного государя. История не знает другого примера столь длительного дружеского общения августейшей особы с частным лицом. Об этом убедительно свидетельствуют письма Александра, среди которых, по мнению Лагарпа, «есть такие, какие достойны отлиты быть в золоте». И еще более — письма самого Лагарпа к Александру, многие из которых было бы правильнее назвать научными трактатами.

Император участливо читал пространные письма учителя. «Бесспорно, он был сделан не из того теста, что все прочие государи, раз в течение трех десятков лет дозволял простому гражданину адресовать себе письма, . в каждой строчке коих видна откровенность, даже между равными редкая», 6 — признавался Лагарп.

Письмо великого князя Александра Лагарпу. 1795 год.

О чем же «простой гражданин», обладавший прагматическим умом и энциклопедическими знаниями, писал государю?

— Не злоупотребляйте мелочами, ибо в них можно утонуть, но все вопросы решайте сами, чтобы вельможи и министры императорского решения угадать не могли.

— Цивилизуйте своих сограждан.

— Российская империя нуждается в первую очередь не в лицеях и университетах для знати, а в начальных сельских школах для простонародья.

— Разводите сады и сажайте леса. Освойте в стране производство собственного сахара и не тратьте деньги на его покупку. В Российской империи три климатических пояса, сама того не зная, она обладает огромными сельскохозяйственными богатствами: зачем ввозить то, что можно вырастить самим.

Лагарп призывал царя приступить к постепенной отмене крепостного права, «без коего Россия вечно зависимой и слабой останется, и будет повторяться на ее просторах история Стеньки Разина и Пугачева всякий раз, когда вздумается врагам и соперникам сей опасности ее подвергнуть» 7 .

А еще швейцарец писал о частной жизни государя, нелицеприятно порицая Александра за отсутствие законных детей и ненавязчиво осуждая продолжительную любовную связь с Марией Антоновной Нарышкиной, от которой родилась дочь София:

«. Неужели полагаете Вы, что, коли Вы император, имеете на то право?» 8

Любимая фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны Роксана Скарлатовна Стурдза (в замужестве графиня Эдлинг) утверждала, что Лагарп неоднократно пользовался «влиянием, которое он всегда имел над совестью своего воспитанника» 9 . Однако сам Лагарп не был склонен преувеличивать степень своего воздействия на самодержца. «Истина же в том состоит, что слушался Император только собственного сердца и превосходного рассудка» 10 .

Швейцарец призывал монарха стать «императором народа» и «императором-гражданином» 11 . Наряду с Николаем Михайловичем Карамзиным, он целенаправленно внушал государю мысль о его грядущей ответственности перед Историей: «. Ни на мгновение не забывайте, что первые и самые священные обязательства Ваши суть обязательства перед Россией, что Россия Вас десять веков ждала! От нынешних решений Ваших зависит во многом суждение, какое потомство о царствовании Вашем вынесет, . и судить оно будет согласно фактам, согласно тому, что Вы сделали и чего делать не стали» 12 .

Отчего же монарх не спешил, следуя советам учителя, провести коренные реформы по модернизации Российской империи? Он не был трусом. В 1813 году во время сражения при Дрездене генерал Жан Виктор Моро, наблюдавший за полем боя близ государя, был убит французским ядром. Отклонись ядро на несколько метров в сторону — и его жертвой стал бы русский царь. Александр не боялся покушений на свою жизнь, совершая один, без охраны, продолжительные прогулки по Петербургу, о них были хорошо осведомлены жители столицы. «Император, как все знают, имел обыкновение ходить по Фонтанке по утрам. Его часы всем были известны. » 14 — вспоминала Анна Петровна Керн. Когда Лагарп решил обсудить с Александром проблемы личной безопасности, царь ответил кратко: «Единственный мой защитник от новых покушений — это чистая совесть» 15 .

Но желание Александра «быть на троне человеком» и всегда поступать по совести вызывало раздрай с самим собой. Помните ключевую фразу из знаменитого монолога Принца Датского: «Как совесть делает из нас всех трусов»? Коронованный Гамлет непрерывно испытывал мучительные сомнения и колебания. Рефлексия нередко торжествовала у него над жаждой действия. И это при том, что, приняв решение и сделав свой выбор, Александр, подобно Гамлету, действовал бесстрашно и решительно, разил врагов умело и метко.

Его последним распоряжением перед смертью стал приказ об аресте членов тайного общества — прапорщика Федора Вадковского и полковника Павла Пестеля, а последними словами: «Чудовища! Неблагодарные!»

К. Гольдштейн. Так будет же республика. Выступление Павла Пестеля на собрании Северного общества в Петербурге. 1925 год.

Монарх, не доверяя официальным донесениям министров, желал своими глазами увидеть, как живут его подданные. Он был прекрасно осведомлен о мытарствах заслуженных людей: «у нас многие русские без мест обретаются, за невозможностью таковые сыскать. » 16 . Потому Александр I управлял обширной империей не из дворцового кабинета, а из открытого всем ветрам и лишенного минимальных удобств дорожного экипажа, в котором провел большую часть своего царствования.

«Кочующий деспот», — так аттестовал монарха Пушкин.

И. Крафт. Карл Филипп Шварценберг, Александр I, Франц I и Фридрих Вильгельм III в битве под Лейпцигом 19 октября 1813 года.

Александр I не был изнежен, не чуждался спартанского быта и не боялся случайностей большой дороги. Под рукой у него всегда были небольшие карманные пистолеты и кожаный чемодан со складной походной кроватью 17 . В пути император спал на набитом соломой тюфяке из красного сафьяна, под голову клал сафьянную же подушку, набитую конской гривой.

В 1816 году посетил Тулу, Калугу, Рославль, Чернигов, Киев, Житомир и Варшаву, Москву. В 1819-м отправился в Архангельск, затем через Олонец в Финляндию, побывал в обители на острове Валаам и доехал до Торнео. В 1824-м посетил Пензу, Симбирск, Самару, Оренбург, Уфу, Златоустовские заводы, Екатеринбург, Пермь, Вятку, Вологду и оттуда через Боровичи и Новгород возвратился в Царское Село.

В 1825 году Александр решил предпринять поездку на юг России, в Крым, на Кавказ, а затем даже посетить Сибирь, но доехал лишь до Таганрога.

Пушкину приписывают эпиграмму:

Всю жизнь провел в дороге,
А умер в Таганроге.

Рефлексия не мешала коронованному Гамлету совершать поступки, за исключением, пожалуй, самого главного: он так и не рискнул приступить к реформам по модернизации Российской империи. И объяснил собственную непоследовательность кратко: «Некем взять». Идеал и действительность оказались в разладе. Недостижимость былого идеала, его безусловная утрата в последние годы царствования — такова основа воистину шекспировской трагедии, пережитой императором.

Однажды Александр I не удержался от горькой ремарки о том, что «если бы он не ошибался так часто в тех, кого облекал своим доверием, то его проекты реформ давно были бы уже воплощены в жизнь» 18 .

Может быть, единственным, к кому это не могло относиться ни на йоту, был Фредерик-Цезар Легарп.

Иные советы Лагарпа, особенно о взаимоотношениях России и Запада, и сегодня не потеряли актуальности.

«Неужели не может Россия существовать и процветать без чужой помощи? Убежден я в обратном. Больше того, заветное мое убеждение в том состоит, что будет она особенно грозной, могущественной, влиятельной, если без суеты, никогда никому не угрожая ни на словах, ни на письме, ни на деле, не выдавая своих тайн соседям, будет наблюдать за происходящим, дабы в решающую минуту нанести удар молниеносно и не по чужим прописям, а по собственному разумению.

Никто не дерзнет бросить вызов сему исполину из страха быть сраженным первым же ударом, ибо ни дипломатия, ни дипломаты, ни интриганы высшего класса, ни интриганы класса низшего не умеют отразить удар, нанесенный стремительно, рукой необоримой.

Когда действует Россия независимо, Государь держится гордо и величественно, и сами противники ее вынуждены сие признавать в глубине души. Они Россию уважают и боятся; видят в ней темную тучу, скрывающую в недрах своих град, молнии и смертоносные потоки, кои в воображении еще страшнее кажутся, чем на деле» 13 .

Неужели эти строки написаны 9 сентября 1804 года, а не в феврале 2018-го?!

А. Кившенко. Вступление русских и союзных войск в Париж.

Несколько афоризмов Лагарпа, адресованных нам

До нынешнего дня невежды и полузнайки были бичом России, . срочно надобно их заменить не пустыми болтунами, но людьми глубоко образованными, способными развить со всею ясностью те истинные правила, на коих наука зиждется.

Никакие таланты не дают права от контроля быть избавленным, особливо в России, где привыкли визирям угождать и произволу покоряться.

В деле управления, а особливо в деле образования все, что блестит, либо бесполезно, либо вредно.

Нации гибнут, когда их правители уничтожают в зародыше общественный дух.

Надлежит России пребывать в готовности, сохранять достоинство свое и свои тайны и, главное, не вручать нот, не имея наготове двухсот тысяч человек, способных немедленно добиться их исполнения.

Люди проходят, установления остаются.

После победы над Наполеоном и взятия Парижа (царь въехал в столицу Франции верхом на белом жеребце по кличке Эклипс, в 1808 году подаренным ему Наполеоном), в момент наивысшего личного торжества, Александр Благословенный вновь вспомнил о своем наставнике и друге, пожаловав ему орден Св. Андрея Первозванного — высшую награду Российской империи.

источник

Итак, 1801 год. На престоле умный, образованный царь, испытавший на себе ужасы самовластья. В ответ на восторги госпожи де Сталь, восклицающей, что иметь такого императора куда лучше, нежели опираться на конституцию, он отвечает знаменитым афоризмом: «Мадам, даже если Вы правы, я не более чем счастливая случайность».

Ситуация представляется идеальной: благонамеренный император хочет осчастливить свой народ; народ, очевидно, не откажется от улучшения собственной участи, /78/ власть и возможности Зимнего дворца огромны. За чем же дело стало?

В любые исторические эпохи примерно один-два процента населения являются тем, что принято называть правящим классом или правящим слоем.

Дворянство, окультуренное, но крепостническое, государственный аппарат, усовершенствованный Петром и его преемниками, — вот страшная сила, которую будущий Петр I должен использовать, нейтрализовать или преодолеть.

Александр за советом обращается к любимому учителю Лагарпу и вскоре, 16 октября 1801 года, получает любопытные «директивы», которые, в общем, принимает к исполнению.

Умный швейцарец, возглавлявший одно время родное государство, последовательно разбирает главные социальные, политические силы, на которые может или не может опереться Александр.

Против реформ (согласно Лагарпу) будет почти все дворянство, чиновничество, большая часть купечества (буржуазия не развита, мечтает превратиться в дворян, получить крепостных).

Особенно воспротивятся реформам те, кто напуган «французским примером», — «почти все люди в зрелом возрасте: почти все иностранцы».

Лагарп с большим уважением относится к русскому народу, который «обладает волей, смелостью, добродушием и веселостью». Швейцарец уверен, что из этих качеств можно было бы извлечь большую пользу («и как ими злоупотребляли, дабы сделать эту нацию несчастной и униженной!»), однако покамест учитель решительно предостерегает ученика-Александра против какого бы то ни было привлечения народа к преобразованиям:

«Он желает перемен. но пойдет не туда, куда следует. Ужасно, что русский народ держали в рабстве вопреки всем принципам; но поскольку факт этот существует, желание положить предел подобному злоупотреблению власти не должно все же быть слепым в выборе средств для пресечения этого». /79/

В результате реформатор, по мнению Лагарпа, может опереться лишь на образованное меньшинство дворян (в особенности на «молодых офицеров»), некоторую часть буржуа, «нескольких литераторов». Силы явно недостаточны, но советчик, во-первых, надеется на огромный, традиционный авторитет царского имени (и поэтому решительно не рекомендует ограничивать самодержавие какими-либо представительными учреждениями!), во-вторых, рекомендует Александру как можно энергичнее основывать школы, университеты, распространять грамотность, чтобы в ближайшем будущем опереться на просвещенную молодежь. И Александр I начал выполнять «программу Лагарпа».

«Революции сверху» как бы предшествовал новый этап «просвещения сверху». Оно декларировалась многообразно: было запрещено помещать объявления о продающихся крепостных (отныне писали — «отпускается в услужение»); закон о вольных хлебопашцах облегчал освобождение крепостных тем помещикам, кто вдруг пожелает сделать это добровольно.

Эти и несколько подобных декретов легко раскритиковать как частные, половинчатые, но ведь и само правительство не считало их коренными: речь шла о постепенной подготовке умов и душ к «эмансипации». Берется курс и на молодых: многие послы, генералы, сановники были 30-40-летними, ровесниками царя. В правление Александра были основаны или возобновлены почти все дореволюционные русские университеты: Казанский, Дерптский, Виленский, Петербургский, Харьковский, а сверх того, Ришельевский лицей (из которого позже вырос Одесский университет) и столь знакомый нам пушкинский Царскосельский лицей. Все это дополнялось реформами гимназий, сравнительно мягкими уставами учебных заведений при немалом самоуправлении и выборности начальства.

То был, можно сказать, постоянный фон, реформаторская основа, которая особенно сильно укрепилась в начале александровского царствования, но не совсем исчезла даже в гонениях последних его лет. /80/

Не вдаваясь, однако, в частности, присмотримся к двум серьезным попыткам произвести коренные, можно сказать, революционные (особенно, если б они вышли!) планы «верхних преобразований».

Прежде всего, конечно, попытка Сперанского.

В 1807-1812 годах талантливейший администратор, великолепный знаток всех тонкостей российского правления задумал и разработал сложную, многоступенчатую реформу сверху, которая постепенно, учитывая интересы разных общественных групп, должна была завершиться двумя главными результатами — конституцией и отменой крепостного права.

Здесь снова не можем удержаться, чтобы не задеть многих, боюсь, очень многих наших историков. Сколь часто указывают они из своего XX века, как следовало бы действовать разным героям минувших столетий, в чем те ошибались, что переоценивали и что недооценивали. Иной профессор, например, столь явно видит ошибки народников, что нет сомнения — если бы он сам пошел в народ, мужики непременно поднялись бы. Сперанского кто только не критиковал, включая и Льва Толстого, — и Россию-то он не понимал, и самоуверен был, и самодоволен. Рядом советских историков необыкновенный государственный деятель, сделавший фантастическую карьеру (из поповичей — в первые министры!), осуждался, по сути, за то, что он не стал крайним революционером, типа, скажем, Пестеля, что хотел примирить помещичьи, государственные и крестьянские интересы, что возлагал надежды на «обманщика-царя».

Оспаривая подобные суждения как неисторичные, заметим: главный довод многих критиков, включая и автора «Войны и мира», не всегда отчетливо сознаваемый, но основной — реформы Сперанского не получились. Из этого сразу делался вывод, что и не могли получиться, а это уж далеко не бесспорно.

Что же касается желания Сперанского сохранить помещиков, то здесь нужно сказать: он был исторически прав. Простое уничтожение правящего слоя отнюдь не всегда — большое достижение для страны. Англичане, /81/ сохранившие во время революции XVII века и помещиков, и буржуа, освежили, укрепили свой строй. Российское дворянство при всей его крепостнической хищности продолжало оставаться главным носителем просвещения, культуры, исторической традиции; в начале XIX века оно было, можно сказать, незаменимо при слабости русской буржуазии и темноте многомиллионного крестьянства.

Сколько написано о «положительных результатах» ликвидации класса помещиков в 1917 году, но не было и не будет ни одного исторического явления, которое имело бы одни положительные стороны; известные общественные, моральные потери происходят даже при ликвидации безусловно старого, отжившего.

Сперанский знал, чего хотел, его планы не были утопичны, это был интереснейший проект «революции сверху», который зашел далеко. К осени 1809 года министр разработал план государственных преобразований: в центре его были идеи законности, выборности части чиновников, их ответственности, разделения власти; наконец, известное конституционное ограничение самодержавия. Сперанский считал также необходимым одновременное расширение гласности, свободы печати, однако «в известных, точно определенных размерах».

Не вдаваясь в подробности, заметим, что реформатор как реалист-практик пытался примирить новые идеи с существующими порядками, поэтому выборность он все время уравновешивает правом властей, правом царя утверждать или отменять решения выборных органов. Так, министры, согласно планам Сперанского, ответственны перед законодательным органом, думой, однако назначаются и смещаются царем. Судей, а также присяжных должны выбирать местные думы, но царская власть все это контролирует и утверждает. Зато император и предлагает законы, и окончательно их утверждает; однако ни один закон не имеет силы без рассмотрения в Государственной думе.

1 января 1810 года был торжественно открыт Государственный совет, который мыслился как верхняя палата российского парламента; нижняя, выборная палата, /82/ Государственная дума, а также окружные и губернские думы должны быть провозглашены 1 мая, а собраны 1 сентября того же года.

Двухпалатный парламент. Можно сколько угодно перечислять его недостатки и слабости: избирательное право отнюдь не всеобщее, явное преобладание дворянства, сохраняется огромная роль самодержца. И все же, все же.

Это было бы огромное событие, новый шаг в политической истории страны; со временем подобное учреждение могло окрепнуть, наполниться новым содержанием, стать важной политической школой для тех сил, на которые разумный самодержец сумел бы опереться; и тогда легче было бы осуществить другие реформы, о которых уже давно говорили в русском обществе, — переменить суд, бесконтрольное чиновничье управление, реформировать города, армию.

Сам Александр соглашался с тем, что новое правление, даже в столь урезанном виде, было бы сигналом к расширению представительства народа: кроме дворянского сословия к выборам допускалось и «среднее состояние» (купцы, мещане, государственные крестьяне); низшие же «состояния» (крепостные, мастеровые, домашние слуги) пока получали гражданские права без политических; а поскольку голосование крепостных крестьян было явной бессмыслицей, само собой предусматривалось их постепенное, осторожное освобождение.

1810 год. Опять же, не зная «ответа задачи», легко вообразить: осенью того года Россия становится конституционной монархией, а через несколько лет — страной без крепостного права, с обновленными судами.

Однако Государственная дума вдруг «пропала»; задержалась на 95 лет, до октября 1905-го.

И крепостное право, о котором уже давно (с 1760-х гг.) известно, что оно менее выгодно, чем вольный найм, также «решило» продержаться еще полстолетия.

Удивительна все же российская история: случайность; появление или смена правительственного лица — /83/ и жизнь народа, кажется, определяется на 50, 100 лет, на несколько поколений.

Много спорят о подробностях, о причинах внезапной опалы и ссылки Сперанского в 1812 году, о «таинственном повороте» в настроениях императора, который ведь сам хотел реформ и действовал «по Лагарпу». Часто эту столь внезапную остановку объясняли военной угрозой, приближением, а затем началом войны с Наполеоном.

Действительно, «Бонапарт у ворот» — это сильный довод против решительных перемен. Но вот двухлетняя великая схватка 1812—1814 годов завершается крахом Наполеона; авторитет Александра I сильно возрастает и в России, и в Европе (вспомним пушкинское — «И русский царь — глава царей»). И тут-то Александр делает вторую попытку «уподобиться Петру»; один этот факт говорит о том, что его мысли о коренных преобразованиях вовсе не каприз, что были, очевидно, другие причины, помешавшие Сперанскому закончить дело. Более того, сам Сперанский, переживший унижение, временную ссылку и затем возвращенный к административной деятельности (пусть не на столь высоком уровне, как прежде), кажется, искренне пришел к выводу, что он ошибался, что России рано еще иметь даже умеренную конституцию; во всяком случае, в письмах к Александру он неоднократно кается.

Но вот сам Александр еще не раздумал, еще пытается.

Сохранились примечательные проекты 1815-1818 годов, документы, на этот раз создававшиеся в глубокой тайне (тогда как о планах Сперанского было довольно широко известно).

Один из старинных друзей и сподвижников императора, Н.Н. Новосильцев разрабатывает «Уставную грамоту Российской империи» — все ту же конституцию, родственную замыслам Сперанского (правда, власть императора предполагается еще большей, чем в проектах 1809-1810 гг.). В эту пору царь обидел российскую мыслящую публику, даровав конституции Финляндии и Польше, заметив полякам, что они должны показать России /84/ «благодетельный пример». Вообще, где только мог, Александр старался внушить европейским монархам, что полезнее им быть не абсолютными, а конституционными. Франция после Наполеона была в известной степени обязана русскому царю тем, что получила палату депутатов (возвратившиеся Бурбоны «ничего не забыли и ничему не научились», а поэтому надеялись управлять без конституции); недавно были опубликованы любопытные инструкции Александра I русскому послу в Испании Д.П. Татищеву, где предписывалось всячески нажимать на деспотически настроенного Фердинанда VII, чтобы тот не упрямился и поскорее укреплял свой режим созывом кортесов.

Во Франции, Испании, Польше — конституции явные, в России — проект тайный, опасливый.

Еще более засекреченные документы разрабатывали план отмены крепостного права. Предполагалось личное освобождение крепостных с небольшим наделом. Он примерно равнялся тому участку, которым наделял крестьян другой тайный документ, явившийся на свет несколько лет спустя. На этот раз тайный от правительства: мы подразумеваем революционную, декабристскую конституцию Никиты Муравьева.

Выходит, строго конспиративно, таясь друг от друга, освобождение крестьян готовили декабристские тайные общества и их главный враг — правительство. Мало того, один из правительственных проектов по приказу Александра составил (точнее, руководил составлением) не кто иной, как Алексей Андреевич Аракчеев!

Здесь мы сталкиваемся с удивительнейшей особенностью российских «реформ сверху», когда в них порою принимают участие самые, казалось бы, неподходящие люди; те, которые прежде действовали в совершенно противоположном духе. Всемогущая власть умела, однако, при случае превращать в либералов-реформаторов и подобных людей (известны и обратные метаморфозы). Аракчеев был такой человек: прикажи ему Александр применять пытки в духе Ивана Грозного, он не поколебался бы, но с немалым рвением исполняет и распоряжение другого рода.

Тем более что идейных противников хватало.

Тут мы подходим к попытке ответить на вопрос, почему и второй приступ к реформам отбит; почему важнейшие документы о конституции и крепостном праве были столь глубоко запрятаны, что даже младший брат императора, Николай, с 1818 года предназначавшийся в наследники, не был с ними знаком: в 1831 году он пережил неприятное потрясение, узнав, что восставшие поляки отыскали в Варшаве и там опубликовали новосильцевскую «Уставную грамоту Российской империи». Николаю приписывали даже фразу, что он иначе отнесся бы к конституционным планам декабристов, если бы прежде знал тот документ. Фразу эту оставим на совести царя Николая, который попытался добыть и сжечь все экземпляры сенсационного польского издания (кое-что, однако, уцелело и 30 лет спустя было опубликовано Вольной типографией Герцена).

Отчего конституционный документ отыскался именно в Варшаве? Во-первых, потому, что Александр делился своими тайнами с братом Константином, управлявшим Польшей; а во-вторых, — и это самое интересное! — сохранились сведения о том, что царь собирался объявить политическую, крестьянскую свободу именно в Варшаве.

Дело в том, что в Петербурге могли убить.

Дело в том, что еще во времена Сперанского Александр столкнулся с осторожной, почтительной, но могучей оппозицией со стороны высшего дворянства и бюрократического аппарата.

Главные люди страны — министры, губернаторы, крупные военачальники, советники, администраторы — составляли примерно один процент от одного «правящего /86/ процента», то есть 4-5 тысяч человек. Число ничтожное, но за каждым — сила, влияние, связи, люди, деньги. Тогда, около 1810 года, от имени многих, угрожающе молчавших, кое-что говорил и писал способнейший реакционер граф Ростопчин, а еще громче высказался и подал царю смелый документ против Сперанского Николай Михайлович Карамзин. Он искренне считал, что выдать конституцию, отменить крепостное право еще рано:

«Скажем ли, повторим ли, что одна из главных причин неудовольствия россиян на нынешнее правительство есть излишняя любовь его к государственным преобразованиям, которые потрясают основу империи, и коих благотворность остается доселе сомнительною. [. ] Не знаю, хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу (ибо тогдашние обстоятельства не совершенно известны), но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную. Тогда они имели навык людей вольных, — ныне имеют навык рабов. Мне кажется, что для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным; а система наших винных откупов и страшные успехи пьянства служат ли к тому спасительным приготовлением? В заключение скажем доброму монарху: “Государь! История не упрекнет тебя злом, которое прежде тебя существовало (положим, что неволя крестьян и есть решительное зло), — но ты будешь ответствовать богу, совести и потомству за всякое вредное следствие твоих собственных уставов”».

Карамзин вообще, в идеале, был за республику и свободных крестьян — но не теперь, позднее, когда они хоть немного просветятся, освободятся внутренне. Искренность историка, его талантливое перо становились сильным оружием для тех, кто прятался за его спиной, без всякого идеализма, но с немалой корыстью и цинизмом.

Оппозиция справа: «невидимый» и тем особенно страшный бюрократический аппарат не имел права возразить императору, но соответственно в условиях безгласности и бюрократам никто не возражал; царь фактически не имел той опоры, о которой мечтал Лагарп; /87/ невидимые же угрожали «удавкою», и пример отца (убитого, правда, не за то, что собирался ввести конституцию и отменить крепостное право, но за то, что по-своему разошелся с «верхами»), пример Павла ясно определял характер угрозы.

Эти люди скинули Сперанского, заставили Александра отступить. И в 1810-м, и в 1820-м.

Мы отнюдь не идеализируем императора; не хотим судить по старинной крестьянской формуле «царь добр, но генералы препятствуют»; однако не желали бы и совсем отречься от этой формулы. Дело в том, что в России «сверху виднее»; при неразвитости общественно-политической жизни, при обычной многовековой практике всеобъемлющего «государственного творчества», там, на самом верху, среди министров и царей естественно появление людей, которым виднее интересы их класса, сословия, государства в целом, которые умеют считать «на два хода вперед», в то время как крепостники и большинство бюрократов — исключительно «на один ход». Непосредственное примитивное классовое чутье последних подсказывало — никаких конституций, никаких крестьянских вольностей! На верху же «призывали» понять: «В ваших собственных помещичьих, бюрократических интересах — несколько уступить, освободить, иначе все потеряете!»

Обращаем внимание, что глагол призывать мы поместили в кавычки: недостаток политических свобод и гласности, между прочим, мешал даже разговору царей со своим дворянством!

Как же были отвергнуты проекты 1815-1818 годов, каков механизм? Часто ссылаются на революционные события в Европе в 1820-1821 годах, а также на знаменитый бунт Семеновского полка в октябре 1820 года, будто бы изменивший первоначальные благие намерения Александра I. Думаю, что тут не следует путать причины со следствием. Бунты и революции всегда являются весьма кстати для тех, кто пользуется ими с дурными целями, кто стремится запугать верховную власть ужасными примерами и /88/ восклицает: «Никаких послаблений!» Позже известный деятель, один из сравнительно либеральных министров Николая I, Дмитрий Николаевич Блудов, находил, что европейские революции, мешавшие русским реформам, являлись всегда столь «вовремя», как будто их тайно подготавливали российские крепостники!

Как видим, тут еще один исторический урок, уж какой по счету! (в конце нашего повествования мы постараемся свести их вместе). При повышенной роли государства при революциях и реформах сверху, важным орудием противников преобразований является провокационное раздувание тех или иных беспорядков, а иногда — создание и поощрение таковых для запугивания царей.

И Семеновская история, и европейские волнения легко могли напугать того царя, который, как уже отмечалось, собирался объявлять коренные реформы не в своей столице, где был сосредоточен бывший аппарат, а подальше от нее, в Варшаве (пожалуй, попытка уподобиться Петру, для преодоления консерваторов уехавшему из Москвы в новую столицу, Петербург).

Когда несколько видных государственных деятелей — Воронцов, Меншиков, Васильчиков — около 1820 года намекнули царю на необходимость коренных преобразований, Александр мрачно ответил: «Некем взять!» Иначе говоря — нет людей, нет слоя, на который он мог бы опереться и осуществить, провести в жизнь те проекты, что давно уже лежат среди его секретнейших бумаг.

«Некем взять» — формула примечательнейшая! Петр, как мы видели, нашел «кем взять»: создал параллельный аппарат, перенес столицу, понял и почувствовал, что нужно реформы начать, а люди сами найдутся. Лагарп тоже учил своего воспитанника, как отыскивать и создавать верных людей, помощников. Но не выходило. Отчего же?

Если бы Александр был Петром, то ему «следовало бы» решительно опереться на молодых офицеров, использовать их высокий патриотизм, особенно усиливавшийся с 1812 года, их просвещенный, свободный дух, жажду улучшить дела в своем отечестве. Иначе говоря, /89/ Александру I «хорошо было бы» привлечь декабристов, а также ряд либерально настроенных аристократов, вроде тех, которые приходили поговорить о реформах. А он, царь, им не поверил и, в сущности, оскорбил, заметив, что «некем взять».

Была огромная энергия молодежи, ее тогдашняя несомненная привязанность к царю — победителю Наполеона. Эти чувства прекрасно переданы Пушкиным в повести «Метель»:

«Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю! А для него какая была минута!» Александр — не Петр; 1800-е годы — не 1700-е.

Царь опасается, не доверяет, боится. А молодежь рвется вперед, созревая с неимоверной быстротой. Время упущено, лучшие люди упущены! В результате, начиная с 1816 года, около десяти лет тайное реформаторство царя и тайные проекты дворянских революционеров соседствуют, сосуществуют. Временами, как мы видели, идеи, планы, даже формулировки совпадают. Кажется, еще чуть-чуть, еще немного и верховная власть протянет руку Волконскому, Пестелю, Николаю Тургеневу и сразу найдется — «кем взять».

Не сбылось: сработала огромная оторванность, самостоятельность верховной власти даже по отношению к дворянству; сработал, конечно, и классовый инстинкт, предостерегавший «обе стороны». Однако не стоит абсолютизировать это обстоятельство. Вспомним, что в 1825-м, за несколько месяцев до выхода на площадь, Пестель, огорченный, утомленный раздорами между заговорщиками и медленным, мучительным ходом тайной работы, хотел явиться к Александру в Таганрог и открыться, представить в распоряжение царя несколько сот активных революционеров, за которыми десятки тысяч солдат, хотел предложить свою лояльность, поддержку в обмен на коренные реформы — в общем, те самые, которые давно таятся в бумагах царя!

Сотоварищи по тайному обществу отговорили /90/ Пестеля; он не имел права так действовать без их согласия. Не сбылось, не могло сбыться; но остался важный исторический урок насчет царей, которые выигрывают, находя достаточно широкую, активную, инициативную, «интеллигентную» опору, и проигрывают, если не находят.

Наш рассказ о переменах сверху достиг того момента, когда революционная инициатива переходит в руки прогрессивного дворянства. Казалось бы, начинается сюжет о революции снизу, однако и здесь своеобразие российской истории накладывает неповторимую печать. Декабристы: российская небуржуазность, слабость третьего сословия сразу же выявились в том, что роль, которую на Западе играли горожане, буржуа, обуржуазившееся дворянство и их идеологи, в России играют выходцы из самого «типичного» крепостнического дворянства. Удивление перед этим фактом, порою неумение с ним справиться однажды привело столь крупного историка, как М.Н. Покровский, к попытке определить связь между числом десятин и крепостных у того или иного декабриста и степенью его революционности. Одно время Покровский думал: чем декабрист беднее, тем радикальнее. Однако столь простой социологический вывод не оправдался — активнейшие революционеры были и среди бедных, беднейших дворян (Каховский, Горбачевский), и среди знатнейших, богатейших (Пестель, Лунин, Волконский).

Князья, графы, душевладельцы, выступившие против собственных привилегий и взявшие на себя обязанности третьего сословия, — такая ситуация уже сама по себе отдавала столь привычной нам «революцией сверху». Вопрос стоял так: сумеют ли эти дворяне, революционеры, перехватить привычную инициативу у тех дворян, правительственных, бюрократических.

Когда в начале деятельности тайных обществ молодые заговорщики почти целиком сосредоточились на идеях политических, конституционных, более опытный Николай Тургенев предостерегал, что таким путем не удастся перехватить, ослабить «магическое влияние» самодержавия /91/ на народ: крестьяне не искушены в делах политических, здесь нет никакой традиции в духе западной вольности, и поэтому царю будет легко справиться с заговорщиками, «напустив на них массу»; мужики же будут рады побить бар, не разобравшись, что те в конце концов желают им добра; поэтому Тургенев особенно настаивал на быстрейшем внесении в декабристскую программу пункта об освобождении крестьян и других способах привлечения народа.

Молодой Пушкин, находившийся под определенным влиянием идей Тургенева, в своих нелегальных, декабристских по духу заметках по русской истории XVIII века (1822) радовался, что дворянам не удалось ограничить в свою пользу самодержавие: «Если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. совершились, то владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили б для прочих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных. Одно только страшное потрясение могло бы уничтожить в России закоренелое рабство».

Иначе говоря, ограничение самодержавия исключило бы коренные реформы сверху и привело бы к взрыву снизу, «страшному потрясению»: «Нынче же, — продолжал Пушкин, — политическая наша свобода неразлучна с освобождением крестьян, желание лучшего соединяет все состояния противу общего зла, и твердое, мирное единодушие может скоро поставить нас наряду с просвещенными народами Европы».

Пушкин, как видим, указывает на важнейшую черту российской системы: экономические и политические реформы сверху — при огромных возможностях такого централизованного государства — могут осуществиться сравнительно мирно и быстро. Пусть эта формула недооценивает трудности будущего переворота, сопротивление крепостнической реакции, однако общая идея схвачена исторически верно. Это как бы возвращение к опыту Петра сто лет спустя и (как мы теперь знаем) известное предвосхищение того, что случится в 1860-х годах. /92/

То, что случилось в 1825-м, также вытекало из ряда древних, чисто российских традиций.

источник

Источники:

http://rg.ru/2016/05/11/rodina-lagarp-aleksandr.html
http://cont.ws/post/268429
http://www.bibliotekar.ru/2-8-85-istoriya-rossii-19-veka-alexander-1/37.htm
http://parallelnyj-mir.com/2/palace-secrets/5631-carskiy-nastavnik-frederik-lagarp-otkazalsya-uchastvovat-v-zagovore-protiv-pavla-i.html
http://hystory.mediasole.ru/frederiksezar_lagarp__aleksandru_i_rossiya_vas_desyat_vekov_zhdala
http://uchebnikfree.com/russia-history/plan-lagarpa-32153.html